Прощаться с детьми не то же самое, что провожать своего мужчину. В тот день он был абсолютно спокоен. Его пальцы сжимали мою ладонь и не собирались её выпускать. Мы уходили вместе.
Уходя, я не могла быть равнодушной, как и не могла впасть в истерику. Старший волчонок смотрел отцу в глаза на равных, он давно дорос до волка. Младший, дотянувшийся ему до плеча, стоял рядом. Они были серьёзны, но не убивались. Они не теряли нас. Нашу связь скрепляла кровь, а такая связь не рвётся. Прожить два года без нас для них было приключением. И я… я предпочитала, чтобы они остались здесь, а не пошли за мной в мир, который может не перенести рассудок.
Я провела рукой по лицам своих волчат, и мы пошли.
Мы шли по пути, который нельзя было нанести на карты, его нельзя было спросить, нельзя было запомнить, его нельзя было знать. Только он мог найти его, и я не знала, как ему это удаётся. Мы шли, не всегда обращая внимание, день стоит или ночь, ночью иногда даже было удобнее. Он не выпускал моей руки. Мы ничего не брали с собой, но страдать от голода, жажды, холода не приходилось. Он ограждал меня от невзгод надёжнее, чем мужья, клянущиеся в этом перед лицом своего бога. Мы шли. Я не считала себя выносливой, он мог идти месяцами без сна, сохраняя ритм. Когда я уставала, он подхватывал меня под лопатки и колени и нёс на руках. Я спала на его руках, а он продолжал идти. Я просыпалась, и он целовал меня. Мы шли, его загар становился плотнее. Мне казалось там, куда мы шли, не будет солнца.
Солнца не было. Последний отрезок пути мы прошли, не зная о смене дня и ночи. Мы шли по каменному тоннелю, вьющемуся под толстым слоем земли, закрывающим нас от неба и солнца. Я опасалась сужающихся стен, но тоннель начавшийся тонкой кишкой, в которой моему мужчине приходилось пригибать голову, расширился до монстрозных размеров, и вот мы шли, слушая как гулко разносятся наши лёгкие шаги в тишине. Мы шли по тоннелю, прорытому гигантскими челюстями, кошмарными когтями, а ужас шёл по омытым кровью сосудам к моему сердцу и сжимал его так, что иногда я не справлялась с ним и застывала на месте, а голос в моей голове кричал, что я не сделаю больше ни шагу.
Он оборачивался и мягко тянул меня за руку. Ему почти не терпелось показать мне место, в которое он уходил, оставляя меня. Нас было только двое, мы были одни. Он хотел от меня понимания, потому что больше его никто не способен был понять. Но я сомневалась, что пойму его. В нём не было и намёка страха. Он не боялся того, что ждало впереди. По сосудам к его сердцу бежала лишь бесстрашная красная кровь.
Наконец, пришёл конец безликой глухой тьме. Тоннель стал ещё шире и перестал быть тоннелем. Я увидела подземный свет и крепко зажмурилась. Он не ослепил меня, он был такого неестественного свойства, что не слепил, как слепит истинный свет. Лишь как истинный свет он показал, что было в огромном каменном зале, и я не могла смотреть на это. Я вжалась в своего мужчину, намертво вцепилась в него руками, уткнулась лицом в его грудь. Я почти чувствовала, что он улыбается. Он погладил меня по голове, отчётливо произнёс непонятные мне слова, поднял меня на руки и понёс куда-то.
– Всё, родная, – ласково шепнул он. Я почувствовала его лёгкое дыхание на своём лице и открыла глаза. Мы были наедине в неприятной комнате с костяной кроватью и круглой ванной, заполненной белым. Было неуютно, но мы были одни.
Я сидела на кровати, он стоял передо мной на коленях.
– Я должен выйти наружу. Меня не будет несколько часов. Не беспокойся. Сюда не зайдёт никто, кроме меня. Я сказал, что убью их, и они знают, что я это сделаю. Ты не должна бояться, потому что здесь нет никого страшнее меня.
Я кивнула.
Он рассмеялся. Его глаза сверкнули мистическим зеленоватым светом, которого сроду не было в их голубизне.
– Ничего, – он поправил прядь волос, сбившуюся мне на лицо, – я понимаю, что тебе нужно время, чтобы успокоиться. Я подожду. – Он помолчал, рассматривая меня, и серьёзно добавил: – Я рад, что ты со мной.
Он вернулся через несколько часов. Он нёс свою одежду в руках, на нём теперь был какой-то кожаный плащ, обитый бурым мехом по краю. Я никогда не видела его в чём-то подобном.
– Это для тебя, – он протянул свёрток. – Отложи свою одежду до возвращения.
Я протянула руку и коснулась его груди под плащом. Под плащом он был голый.
Он хмыкнул, увидев моё удивление.
– Если захочешь выйти наружу, скажи мне. А пока… я хочу, чтобы ты надела это. Я снова должен уйти, а когда я вернусь, – он смотрел на меня исподлобья, – я хочу провести время с тобой.
Я развернула свёрток. То, что он принёс, было не совсем одеждой, скорее бельём. Кремовое кружево было настолько тонким, что его было боязно трогать руками. Я надела его. Кружево не скрывало ничего. Можно было без труда разглядеть мою грудь, как и впрочем всё остальное.