- Тётушка, - я старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрожал, - я Вас очень прошу, не ездите. По крайней мере одна, это же может быть опасно!
- Чепуха, - отчеканила тётя, воинственно раздувая ноздри, - не хватало мне ещё мошенниц всяких бояться! Может, прикажете, сударыня, ещё и собственной тени шарахаться?! Лизавета, запомни: от страхов, подлецов и мошенников нельзя убегать, лучший способ справиться с ними – встретиться лицом к лицу.
- Петенька мог бы… - предприняла я ещё одну попытку, но тётушка властным взмахом руки заставила меня замолчать.
- Прекрати, Елизавета. Твой Петенька и от комара-то меня защитить не сможет, паче того, стихами до смерти замучает. И что ты нашла в таком малахольном?
Я вспыхнула, выпрямилась, стиснула кулачки и отчеканила:
- Вам не хуже меня известно, тётушка, что Пётр Игнатьевич на хорошем счету на службе, его доблесть, честность и благородство не подлежат сомнению!
Тётушка звучно крякнула, но спорить далее поостереглась, рукой махнула, буркнула, что влюблённые девицы совсем глупы и слепы, и ушла, а вернулась непривычно бледная и задумчивая, я, грешным делом, даже испугалась, уж не заболела ли, не зачаровала ли её провидица, кто их, этих магов знает!
- Что с Вами, тётушка?
Ответа на свой вопрос я так и не добилась, тётушка отмахивалась, вяло ругалась и молчала, что-то сосредоточенно обдумывая. Я уж хотела за доктором посылать, но утром тётушка оказалась прежней, громогласно распекала слуг, довела до заикания и дурноты управляющего, и я поняла, что задумчивость, чем бы она ни была вызвана, пропала безвозвратно. И слава богу!
Я о визите тётушки к провидице и думать забыла, не до того стало, мы с Петенькой официально обручились, но тут дядюшка Василий Харитонович сшиб экипажем своим человека. Такое, признаюсь, с ним и раньше случалось, дядюшка горазд лихачить, особенно если засидится с друзьями в питейном заведении, правда, раньше тётушка выплачивала пострадавшему откупные, бранила дядюшку и забывала о случившемся, а сейчас как-то задумчиво посмотрела на раненого, побледнела и приказала доставить его в восточную гостевую. Ещё и врача позвала, да не кого-нибудь, а самого Феликса Францевича, пользующего в нашем городе лишь самые уважаемые семейства. И с чего вдруг этому незнакомцу такие почести? Я с любопытством смотрела на бледное худое лицо, взъерошенные тёмные волосы, скрывающие чуть оттопыренные уши, на приличную, явно столичного пошива одежду, испачканную грязью и кровью.
- Вышли бы Вы, барышня, - пропыхтела горничная Глафира, помогая лакею Прохору разместить пострадавшего. – Скоро доктор прибудет, осматривать станет, одёжу с ранетого снять потребует.