Очутившись в Вест-Индии, леди Корт с вызывающей медлительностью привыкала к новым условиям и особое неудовольствие проявляла по поводу отсутствия в её распоряжении белого грума, который сопровождал бы её в выездах. Ей казалось невозможным, чтобы леди её ранга выезжала бы в сопровождении черномазого.
Однако, как она ни возмущалась, Невис не мог предоставить ей никого больше. Хотя здесь находился крупнейший рынок в Вест-Индии, но живой товар он ввозил только из Африки. Поэтому остров был вычеркнут государственным секретарём из списка мест, куда подлежали ссылке осуждённые бунтовщики. Леди Корт решила, что дело можно исправить при визите на Барбадос, к несчастью для Тома Хагторпа, её ищущий взгляд с восхищением задержался на его по-юношески гибкой полуобнажённой фигуре, когда он трудился на плантации сахарного тростника. Она запомнила его, и до тех пор не давала покоя сэру Джеймсу, пока он не купил этого раба. Полковник Бишоп оказался сговорчив, так как для него все невольники были одинаковыми, а этот парень, будучи слишком молодым, не представлял на плантациях большой ценности.
Хотя расставание с братом огорчило Ната, всё же он радовался, что Том сможет избежать бича надсмотрщика. Фортуна довела братьев до такого отчаянного положения, что, родившись джентльменами, они рассматривали должность грума у жены вице-губернатора Невиса как продвижение по службе. Поэтому Нат Хагторп, уверенный в улучшении условий жизни брата, не очень горевал о разлуке с ним. Но после побега с Барбадоса мысли о брате, всё ещё томящемся в рабстве, стали причинять ему невыразимые страдания.
Однако надеждам Тома Хагторпа, что его положение улучшится с переменой хозяев, не суждено было оправдаться. Мы только не знаем, как разворачивались события, но, судя по тому, что выяснилось о леди Корт впоследствии, можно с полным правом предположить, что она тщетно пробовала на миловидном юноше чары своих длинных узких глаз. Короче говоря, повторилась история Иосифа и жены Потифара[74], в результате чего взбешённая леди отказалась от своего белого слуги, жалуясь, что он неловок, обладает дурными манерами и ведёт себя неподобающим образом.
— Я предупреждал вас, — устало произнёс сэр Джеймс, ибо требования его супруги непомерно росли и уже начали утомлять его, — что он по рождению джентльмен и, естественно, должен противиться подобной деградации. Лучше было бы оставить его на плантации.
— Ну так можете отправить его туда, — заявила леди Корт. — Мне не нужен этот негодяй.
Таким образом, отстранённый от дела, для которого он был куплен, Том снова очутился на сахарных плантациях под бичами надсмотрщиков, не менее жестоких, чем у полковника Бишопа, в компании высланных из Англии воров и бандитов.
Конечно, его брат не мог знать об этом, иначе он беспокоился бы о его судьбе гораздо больше и ещё сильнее жаждал бы освободить его из неволи. Он и так постоянно заговаривал о нём с Питером Бладом.
— Нельзя быть столь нетерпеливым, — отвечал ему капитан, сознавая практическую неосуществимость просьб Ната Хагторпа. — Если бы Невис был испанским поселением, тогда бы мы не стали с ним церемониться. Но мы ещё не объявили войну английским судам и владениям. Это полностью бы погубило наше будущее.
— Будущее? Разве у нас есть будущее?!? — сердился Хагторп. — Ведь мы же вне закона.
— Возможно. Но мы действуем только как враги Испании. Мы не hostis humani generis[75], и, пока мы не стали таковыми, не следует оставлять надежды, что в один прекрасный день наше изгнание закончится. Я не хочу рисковать нашим будущим, высаживаясь на Невис с оружием в руках, даже ради спасения твоего брата.
— Значит, он должен томиться там до самой смерти?
— Нет, нет. Я обязательно найду выход. Но мы должны быть благоразумными и ждать.
— Чего?
— Случая. Я очень верю в случай. Он никогда не подводил меня и вряд ли подведёт в дальнейшем. Но его не следует торопить. Просто положись на него, как полагаюсь я, Нат.
Наконец вера Питера Блада была вознаграждена. Случай, на который он рассчитывал, неожиданно представился после его удивительного приключения в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико.
Известие о том, что капитан Блад был пойман испанцами и покончил счёты со своей грешной жизнью на виселице на берегу Сан-Хуана, распространилось со скоростью урагана по всему Карибскому морю — от Эспаньолы до Мэйна[76]. В каждом испанском поселении праздновали победу над одним из самых страшных врагов Испании, постоянно препятствующим её хищническим действиям. По той же причине среди английских и французских колонистов, которые, по крайней мере тайно, всегда поддерживали корсаров, царило скрытое уныние.
Несомненно, должно было пройти немало времени, прежде чем выяснится, что корабли с сокровищами, отплывшие из Сан-Хуана под конвоем флагмана эскадры маркиза Риконете, бросили якорь не в Кадисской бухте[77], а в Тортугской гавани и что флагманским кораблём командовал не испанский адмирал, а капитан Блад, в то время как труп его преступного двойника болтался на виселице. Но до того как правда выплывает на свет Божий, Блад со свойственной ему предусмотрительностью решил извлечь все выгоды из авторитетных сообщений о его кончине. Он понимал, что ему нельзя терять время, если он хотел воспользоваться ослаблением бдительности в Новой Испании. Поэтому капитан вскоре покинул цитадель флибустьеров на Тортуге, намереваясь произвести очередной рейд на побережье Мэйна.
Блад вышел в море на «Арабелле», но вдоль её ватерлинии[78] красовалась белая широкая полоса, несколько скрадывающая бросающийся в глаза красный корпус, а на кормовом подзоре виднелась надпись «Мария Моденская»[79], компенсирующая этим ультра-стюартовским названием отчётливо заметное испанское происхождение корабля. С бело-сине-красным вымпелом Соединённого Королевства на грот-мачте они зашли на Сент-Томас[80] якобы за пищей и водой, а в действительности для того, чтобы узнать последние новости. Среди этих новостей центральное место занимало пребывание на Сент-Томасе мистера Джеффри Корта, оказавшееся тем самым случаем, которого с таким нетерпением ожидал Натаниэль Хагторп, и на который рассчитывал капитан Блад.
II
По изумрудной воде, сверкающей под лучами утреннего солнца, скользила лодка с четырьмя неграми-гребцами, лоснящимися от пота. В лодке восседал мистер Джеффри Корт, самодовольного вида джентльмен в золотистом парике и нарядном, расшитом серебром камзоле из розово-лиловой тафты.
Когда лодка причалила к высокому борту корабля, мистер Корт поднялся по забортному трапу на палубу, обмахиваясь шляпой с пером и призывая небо в свидетели, что он не в состоянии терпеть эту проклятую жару. Повелительным тоном он потребовал проводить его к капитану этого мерзкого судна.
Подобные эпитеты являлись всего лишь привычными выражениями мистера Корта. Палуба, на которой он стоял, была надраена до чистоты хлебной доски, медные поручни, люковые крышки и блоки блестели, словно золотые, мушкеты в стойке у грот-мачты не могли стоять ровнее и на королевском судне, а все снасти были уложены с не меньшей аккуратностью, чем туалеты в дамском гардеробе.
Матросы, прохлаждавшиеся на шкафуте и полубаке, большинство из которых было одето только в полотняные рубахи и коленкоровые штаны, наблюдали за надменным джентльменом с неприкрытым весельем, на которое он, по счастью, не обратил внимания.
Негр-стюард проводил Джеффри Корта по тёмному коридору к главной каюте на корме, поразившей его своими размерами и роскошью. Там, за столом, покрытым белоснежной скатертью и сверкающим хрусталём и серебром, сидели трое мужчин. Один из них, худощавый, высокий, с загорелым ястребиным лицом, обрамлённым локонами чёрного парика, в элегантном чёрном с серебряным шитьём костюме, поднялся навстречу гостю. Внешность двух других, продолжавших сидеть, была не столь импозантна, но также привлекала к себе внимание. Это были штурман Джереми Питт, молодой и изящный блондин, и Натаниэль Хагторп — более старший по возрасту, широкий в плечах и мрачный на вид.
74
В Библии (Бытие, глава 39) рассказывается об Иосифе, проданном в рабство в Египет, которого тщетно пыталась соблазнить жена его хозяина — начальника дворцовой стражи Потифара.
76
Мэйн (Испанский Мэйн) — старое английское название испанских владений на северном побережье Южной Америки.