— Может и рожу, — шепнула Мила. — Внизу у меня есть, вроде бы, какая-то перемена, а сегодня утром тошнило… А еще мне ужас как хочется тебе отдаться! Прямо сейчас!
— На коне и среди людей не получится! — хохотнул Ржевский. — Хотя я просто не пробовал. До вечера потерпишь? Ответом ему стал разочарованный вздох милушки.
Глава двенадцатая
Советы Ржевского
В Вязьме Ржевский простился с Милой: она совсем к нему приластилась и поехала в Борки без возражений, тем более что симптомы беременности были уже налицо. С ней уехало и все жалованье поручика, — то, которое успели ему выплатить. Так что далее он отступал совсем налегке.
— А если нам встретится где-нибудь ресторация приличная, а тебе ни выпить, ни закусить не на что будет? — шутя спрашивали его те же корнеты.
— Это в Можайске что ли? — засмеялся Ржевский. — Нет, браты, ресторации приличные только в Москве есть, а до нее мы, надеюсь, не отступим, схватимся с Наполеоном всерьез пораньше — как и обещал нам новый командующий.
— Этот старый одноглазый пень? — вскричали в один голос корнеты.
— А вы знаете, что у этого пня денщика молдаванка изображает? — ухмыльнулся любознательный поручик.
— Не может быть! Что ему с ней делать? Ему уже под семьдесят!
— Старый конь борозды не портит, хоть пашет, может, и мелко, — хохотнул Ржевский. — В любом случае ему с ней веселее, чем нам в одиночестве.
— Ты-то что к нам примазываешься? — бормотнул Сашка. — Токо-токо с лялькой расстался…
— Где же токо? Уж десять дней прошло, — вздохнул Дмитрий. — Я и запах Милы забывать стал…
— Ага. И теперь головой закрутил, на молдаванку Главнокомандующего нацелился? — едко спросил Бекетов.
— А что? — заблестели глаза у Сашки. — Спорим, что Ржевский наладит с ней шуры-муры?
— Ну ка цыц! — прикрикнул поручик. — На старшего по званию спорить затеяли?
— Вот так, Саша, — скорбно сказал Бекетов. — Представь теперь что будет, если Ржевского на эскадрон поставят, до ротмистра повысят?
— Не повысят! — уверенно ответил Арцимович. — Все повышения по армии подписывает главнокомандующий. Так вот: ты бы повысил того, кто на любовницу твою нацелился?
— Тьфу на вас, зубоскалы, — сказал Ржевский, повернулся набок, накрылся одеялом с головой и вскоре уснул. А 20 августа эскадрон Епанчина как самый геройский в О…ком гусарском полку удостоился чести сопровождать Кутузова из Царева Займища к Колоцкому монастырю, где предполагалось дать генеральное сражение. Гусары надраили свою амуницию и выглядели очень браво.
Кутузов вышел к своей бричке, осмотрел с удовольствием строй эскадрона и спросил:
— Который тут поручик Ржевский?
— Я, ваше Сиятельство! — бросил кисть к киверу Дмитрий.
— А ведь видно, что ты самый бравый и хитроумный молодец во всем эскадроне, — засмеялся Кутузов. — Глаза тебя выдают. Держись рядом с бричкой, я дорогой тебя кое о чем поспрашиваю… И вот бричка покатила по дороге к видимой издалека колокольне, и главнокомандующий задал гарцующему впритык Ржевскому первый вопрос:
— Как ты оцениваешь, поручик, настроение рядовых офицеров и бойцов перед сражением?
— Все ему рады, ваше Сиятельство! От мала до велика. Отступать надоело, надо биться всерьез. Тем более, что арьегардные бои, которых я постоянный участник, показали: французы ничуть нас не лучше, мы их били большей частью, побьем и нынче!
— Гм… Большое сражение очень отличается от мелких стычек, поручик. В нем все решает обычно удачное маневрирование и создание перевеса на узком участке фронта. Наполеон в этом искусстве дока, а мы только учимся. Ладно, второй вопрос: мне доложили, что ваш эскадрон почти всегда выходил победителем в схватках с французами и при этом победы одержаны вами малой кровью. За счет чего?
— Мы старались в начальной фазе боя схитрить, ваше Сиятельство.
Для этого атаковали из засад и много стреляли; при этом для верности били в крупную цель, то есть по лошадям. А всадник, ссаженный с коня, уже малоопасен. Еще мы применяли «чеснок», то есть сыпали под ноги коням преследователей четырехугольные железки: кони начинали спотыкаться, хромать и отставать, а иногда сбрасывать своих хозяев на землю. Проредив таким образом ряды противника (обычно наполовину), мы накидывались на него со всех сторон и брали в сабли, но и о пистолетах не забывали. У меня, например, вместо двух к седлу приторочено четыре пистолета, из которых в упор я всегда попадаю — потому до сих пор и жив.
— То есть у тебя пуля — вовсе не дура, — задумчиво сказал Кутузов.