— Землю рыть будем, но узнаем! — с жаром заверил Сашка.
— Мне скоро надо, до заката.
— Сейчас же пустимся в опросы. Так, Алексей?
— Будем стараться, — кивнул Бекетов. — Ради исторического соблазнения… И узнали ведь, шустряки.
— Звать ее Мария Шеховская, лет двадцать, отец Владимир Иванович, мать Екатерина Павловна. Здесь три месяца. Причина попадания в монастырь неизвестна. Рапорт закончил, — отчеканил, встав во фрунт, Арцимович.
— Хвалю за службу, — откозырял поручик. — Обязуюсь представить подробный рассказ по возвращении из вылазки. А пока я пошел…
Глава четырнадцатая
Совращение монашки
Томиться за ризницей ему пришлось с полчаса, так что сумерки уже хорошо сгустились и на небе высветились яркие августовские звезды.
Впрочем, тут была скамейка, на которой подуставший за день поручик даже задремал.
— Вы спите? — раздался рядом удивленный нежный голосок.
— Простите, ваше сиятельство, — вскочил на ноги Ржевский. — Здесь такая удобная скамья, а я устал сегодня махать саблей.
— Это вы меня простите, — защебетала девушка. — Но меня задержала сестра — келарь. Так вы отбивали атаки французов? Во главе эскадрона?
— Я — поручик и эскадроном командовать не вправе. Но мне обещали дать ротмистра — после того, как на моем счету будет сто выведенных из строя мусью. Пока я насчитал сорок пять.
— У вас сорок пять побед в боях? Невероятно! Вы подшучиваете надо мной, поручик!
— Шутить над прекрасной девой? Это не в моих правилах! Да я и над обычными девушками не шучу, а тут вы!
— С чего вы взяли, что я прекрасна? Под этой рясой красота скрывается напрочь!
— Но остается завораживающий голос и проникающие в душу глаза — этого достаточно, чтобы сказать: вы прекрасны Мария!
— Вы знаете мое имя? Впрочем, у вас же послание моей матушки.
Дайте же его сюда.
— Послание это устное. Я видел вашу матушку десять минут, на дороге, под рукой ни у Екатерины Павловны, ни у меня не было пера, чернил и бумаги, поэтому она просто сказала мне: «Вы, Дмитрий, будете ехать мимо Успенского монастыря? Найдите там мою дочь и скажите ей: вернись домой, милая, твой грех надо забыть, а любовь к родным оставить. Умоляю тебя!».
— Моя матушка так сказала? — недоверчиво спросила послушница. — После того как прокляла меня? «Опа! — спохватился Ржевский. — Как бы впросак не попасть!». А в ответ сказал:
— Сгоряча люди многое способны наговорить. Но через два-три месяца их мнение часто меняется на противоположное.
— Матушка может меня и простила, но я сама себе простить не могу! — нервно воскликнула Мария.
— Значит, вам нужно побольше времени для трезвой оценки произошедшего: с полгода или год, — тихо и ласково сказал Митя. — Только не после безвозвратного поступления в монахини.
— Что вы можете знать о моем грехе?! — вскричала послушница. — Явились тут и ведете утешительную беседу!
— Можно я выскажу предположения? Вы молоды, прекрасны, а это значит, что грех ваш любовный. Так? Молчание — знак согласия.
Дальше: раз и матушка ваша и вы решили, что грех тяжкий, то вы, быть может, избавились от последствия вашего греха, то есть от ребенка…
— Нет! — воскликнула Маша. — Не было никакого ребенка!
— Ладно, не было. Тогда остается одно: ваш избранник является вашим родственником: кузеном, сводным братом или даже родным…
— Никаким не родным!! — почти заорала княжна и сразу сбавила тон:
— Это мой брат по предыдущему браку матери…
— Всего-то? — заулыбался Ржевский. — История знает множество случаев, когда такие родственники вступали в брак и жили вполне счастливо.
— Не можем мы жить счастливо, — глухо сказала Маша. — Он женат.
— И живет рядом с вами?
— Нет, только приезжает погостить…
— Думаю, что теперь мать сама будет его навещать, а его ноги в вашем доме больше не будет.
— А если я постоянно хочу его видеть?! Он даже во снах ко мне регулярно является!
— Тоже обычное явление при сильной любви. Но от любви есть только одно средство, Мария Владимировна…
— Какое же?
— Другая любовь. Причем не платоническая, бестелесная, а полная страсти, всеобъемлющего трепета — до самозабвения. Она может быть короткой, но яркой, бурной, пронизывающей все ваше существо от волос на голове до кончиков пальцев на ногах…
— Разве такая любовь бывает? — изумилась княжна.
— Только такой она и должна быть, — убежденно сказал Ржевский. — Я узнал это не из книжек маркиза де Сада, а на собственном опыте. И я трепетал, и мои чудесные подруги трепетали, а иногда, по их внезапному признанию, летали в небесах…