Выбрать главу

По завершении песни Ржевский заулыбался:

— То, что нужно для слуха одной дамы. Только замени-ка слова во втором куплете: вместо их платков вставим наши доломаны. Примерно так: Unsern Dolomanen, Schnauzbart und Lippen herzen und kussen die Madchen so lieber (Наши доломаны, усики и губы девушкам целующимся любы, любы, любы). А теперь собирайся, корнет, и едем к ночи в город. Там под одним окном ты споешь эту песнь — потому что я, сам знаешь, дружил в детстве с медведем и он, негодяй, наступил мне на ухо.

— Я один раз туда поеду или ты меня наймешь на месяц? — спросил с ехидцей Сашка.

— Где ты видел, чтобы я месяц какой-нибудь дамы добивался? — удивился ротмистр. — Но раза два-три может и съездишь. За мной, естественно, будет должок, который по окончании осады я верну тебе в виртхаусе. Или здесь попойку устроим…

Глава двадцать пятая

Соблазнение Марты

К дому с «перепелиным гнездом» (так оказывается, звали его окрестные жители) два гусара прибыли вовремя: квартира прокурора темнела окнами на обоих этажах, кроме окна эркера на втором.

Ржевский достал бинокль, навел резкость и сквозь тюлевую штору увидел смутные очертания большой кровати в глубине комнаты и даже редкие плавные перемещения белой фигуры — вероятно, Марты в ночной рубашке. Но вот свет погас и в этом окне. Спустя пять минут ротмистр зажег свечу в ратьере и поднял его, развернув вдоль домов. Сашка откликнулся бряцаньем гитарных струн и запел, маршируя по середине улицы. По мере приближения к эркеру, он чуть усилил голос, точно попав на второй куплет. Дмитрий, тщательно вглядывавшийся в заветное окно в бинокль, заметил выход в темный эркер призрачной фигуры. И тогда он появился из-за угла противоположного здания, осветив ратьером себя — на полминуты. Выключив фонарь и проморгавшись, он поднял бинокль и увидел лицо женщины в проеме между шторами. Сашка тем временем удалился на 50 метров, развернулся и вновь пошел на эркер. Дама тоже продолжала стоять. Ржевский хотел было уже вновь осветить себя, как вдруг из дальнего окна квартиры раздался гневный мужской крик:

— Как вы смеете будить людей посреди ночи, солдафоны? Какого ты полка, мерзавец? Черных гусар, кажется? Завтра же я пожалуюсь твоему полковнику, и он пустит тебя под шпицрутены! Надо ли говорить, что Сашка быстро-быстро ретировался в дальний конец улицы, где его денщик держал под уздцами лошадей. Вскоре к ним присоединился и ротмистр, и они поскакали знакомой дорогой в свой лагерь. Наутро Ржевский вновь был возле «гнезда перепелки» и стал прогуливаться по Рыночной площади, все время держа в поле зрения эркер и подъезд. Вот из этого подъезда вышел вчерашний старик и довольно молодцевато пошел к ратуше. «Теперь можно подойти поближе к эркеру» — решил Дмитрий. Только он встал на прежнее место, как в эркер вошла дама (в изящном белоснежном пеньюаре), открыла створки и спросила гусара в лоб:

— Что за концерт вы вчера здесь устроили? Для кого?

— Для вас, прекраснейшая из женщин, — сказал с поклоном Ржевский.

— Вам не понравилось?

— Не понравилось моему мужу, как вы помните. Он очень злопамятен и уже успел с утра мне наобещать, что подаст жалобу Блюхеру.

— На черных гусар? Ради бога. Мы, как видите, гусары красные, русские.

— То-то вы так ломано изъясняетесь на хохдойч.

— Главное, чтобы вы, вундершен фрау, меня понимали, остальное неважно.

— Чего тут понимать? Вы явный ловелас и желаете заманить меня в свои сети. Но почему меня? В Олау полно других женщин, к тому же свободных: вдов и девушек.

— Говорят, что о вкусах не спорят: одним мужчинам нравятся женщины, похожие на уточек, другим подавай гусынь, третьи гоняются за индейками, но я обожаю только лебедушек. Вы, гнедиге пани, именно из породы лебедей.