— Мы расстреляем вас из орудий.
— Нет у вас никаких орудий. Мюрат тотчас велел расступиться своим кавалеристам и Мецко увидел 6 пушек, направленных в их сторону и канониров с тлеющими фитилями.
Тогда он вынул шпагу из ножен и бросил ее к ногам победителя. Мюрат же послал горделивое донесение Наполеону: «Ваша кавалерия захватила 15 тыс. пленных, 12 орудий, 12 знамен и 3 генералов, не считая множества офицеров. Вив ла Франс!». На правом фланге русские части держались стойко, но к вечеру пришло сообщение, что в тылы Богемской армии вышел большой корпус Вандамма, который может перерезать пути к отступлению. И монархи вновь решили отступать при двукратном преимуществе. Впрочем, тот самый Вандамм сделал им подарок: он неосмотрительно загнал свой корпус (32 тыс) в ущелье для подавления сопротивления отряда Остерман-Толстого, защищающего подход к Ауссигу на Эльбе (10 тыс. чел, все гвардейцы: преображенцы, семеновцы, измайловцы, лейб-уланы и лейб-драгуны), но гвардия, потеряв половину состава, продержалась день, а на следующий подошли отступающие части русской армии и разгромили французский корпус у деревни Кульм, взяв в плен 12 тыс. с Вандаммом впридачу; прочие вояки рассеялись в горах и лесах. Наполеон очень переживал такую большую потерю своих войск, да еще самого боевого генерала (про которого говорил ранее: «Если бы я потерял Вандамма, то многое за него бы отдал. Но если б я имел двоих Вандаммов, то приказал бы одного расстрелять» — намекая на то, что войска под его командой были склонны к насилиям над женщинами и грабежам). А тут к нему еще пришли известия о разгроме корпуса Макдональда при Кацбахе и отступлении Удино от Берлина. В гневе он заменил Удино на Нея с приказом немедленно взять Берлин, а сам после 20 августа вновь двинулся на Блюхера. Блюхер стал резво отступать и, перейдя Нейсу, вышел из Саксонии в Силезию. Но Шварценберг провел из Богемии демонстрацию в сторону Дрездена (заняв близлежащую Пирну) и Наполеон был вынужден спешить назад и до 5 сентября угрожал наступлением на Теплиц в Богемии (где была штаб-квартира Александра), а потом опять пошел на помощь Макдональду против Блюхера и оттеснил его к Баутцену. В этих маршах вперед-назад французская армия потеряла много солдат (больными и дезертирами), и Наполеон был вынужден сесть в оборону в Дрездене. Ней Берлин так и не взял и тоже вел себя пассивно.
Глава двадцать седьмая
Энгельхен из Баутцена
В середине сентября в Саксонии установилась хорошая солнечная погода — в противовес дождливым дням августа и начала сентября.
Всякая тварь божия устремилась погреться на солнце, в том числе и человеки. Тем более, что военные столкновения практически прекратились: союзники ждали подхода армии Беннигсена из Польши (63 тыс. чел), а Наполеон дал отдых своим измученным войскам. Ржевский нашел после обеда уютное местечко под крепостной стеной Баутцена (с южной стороны), на склоне к реке Шпрее, заросшим травой и кустарниками, и там прилег. Солнышко пригревало ласково, и Дмитрий даже уснул. Впрочем, некая часть его сознания за время войны привыкла быть на страже и чутко сортировала внешние звуки, деля их на опасные или пустопорожние. Вдруг Ржевского будто кто толкнул: он враз приподнял от голову от ментика, положенного на траву, и стал прислушиваться к возне в кустах, происходящей где-то ниже по склону. Спустя пять секунд он стал быстро и ловко обувать сапоги, продолжая слушать подозрительные звуки. Вот помимо возни явно послышался женский вскрик (тотчас приглушенный) и гусар вскочил на ноги, привычно пристегивая саблю и накидывая через плечо ментик. После чего твердым и быстрым шагом направился в сторону предполагаемого безобразия. Через минуту он был уже в эпицентре событий, которые, действительно, были попыткой изнасилования горожанки двумя казаками.
— Отставить! — резко скомандовал ротмистр, и чубатые бородачи отпрянули от наполовину растелешенной молодой женщины. — Кто такие?
Какого полка? Казаки моментом переглянулись, тоже враз вскочили на ноги, выхватили из ножен сабли и, не говоря худого слова, одновременно напали на гусара слева и справа. Дмитрий резко отпрыгнул назад, обнажая саблю, перебросил ее в левую руку и отразил опасный удар левого соперника. А в правого разрядил свой пистолет, выхваченный из поясной кобуры, спрятанной под ментиком. Стрелял он, впрочем, целенаправленно, в бедро — только чтобы вывести правого казака из боя. После чего выронил пистолет и провел стремительную атаку против левого соперника, приведшую к закрутке сабли ворога и удару тыльной частью правой ладони ему в переносицу. Глаза у казака закатились, и он упал на колени, а затем плюхнулся в реку. Там, впрочем, пришел в себя и резво поскакал вниз по течению, стараясь уйти от опознания и возмездия. Оставшийся казак смотрел на Ржевского зверем и глухо стонал, зажимая рану ладонью, из-под которой толчками пробивалась кровь. В правой руке его по-прежнему была сабля.