Между тем Катрин все не возвращалась; прошло еще четверть часа; наконец она вошла, воздевая руки к небу и восклицая:
– Боже милостивый, господи Иисусе, что творится, что творится!
– В чем дело, мадам Катрин, – спросил я, – там подрались? Кто-нибудь погибает?
– Погибает наше мирное житье! Приказал долго жить союз двух сестер!
– А кто же его прикончил? – спросил я.
– Увы! На него напустились и совесть и мораль. Вот к чему привели проповеди господина наставника! Я уже давно говорю, напрасно он так вдается в дела нашей совести.
– Да что такое стряслось? – снова спросил я.
– Все пропало. Барышни уже не могут спасать душу вместе, – ответила она. – Это дело решенное. Младшая барышня переезжает в другой дом и просит сказать тебе, чтобы ты ее подождал: вы уйдете вместе. А я прошу вас подождать и меня: старшая барышня у нас с язычком, а у меня характер вспыльчивый, и никаким священникам не удастся излечить меня от этой хвори; мы в Пикардии все горячие, уж такая у нас земля. В одном доме двум головам не ужиться, значит моя отойдет к младшей: у нее своей-то вовсе нет.
Не успела Катрин договорить, как появилась сама мадемуазель Абер-младшая.
– Дитя мое, – сказала она, входя, – сестра не хочет, чтобы вы у нас служили, но я вас не отпускаю; все, что мне наговорили, – и она и духовное лицо, только что покинувшее нас, – лишь укрепляет меня в этом намерении. Вы воспользуетесь плодами их необдуманных действий; я привела вас сюда, я перед вами в долгу: итак, вы уйдете вместе со мной. Сейчас же иду искать другую квартиру и прошу вас сопровождать меня, так как я еще не совсем здорова.
– Сделайте милость, сударыня, – сказал я, – я служу только вам одной, и вы будете довольны моей службой.
– Я тоже с вами не расстанусь, барышня, так и знайте, – заявила Катрин. – На другой квартире, вы будете кушать такие же сочные фрикасе, как здесь. Пусть наша старшенькая устраивается, как знает, а я уже сыта по горло ее штуками; ей не угодишь – этого мало, того много. Тьфу! Если бы не вы, я бы давно ушла, и поминай как звали! Но вы у нас добрая, а я тоже не безбожница какая-нибудь, вот и терпишь. Привыкла к вам.
– Спасибо на добром слове, – сказала мадемуазель Абер, – там видно будет; сначала надо подыскать жилье. У меня здесь много мебели, в один день не перевезешь; еще успеем все обсудить; пойдемте, Жакоб, пора отправляться.
Я давеча назвал себя, и мадемуазель запомнила мое имя.
Ответ ее, как мне показалось, озадачил мадам Катрин; обычно она за словом в карман не лезла, но на этот раз не нашлась, что сказать.
Я отлично видел, что мадемуазель Абер вовсе не хотелось принимать ее в нашу компанию; и по правде говоря, потеря была невелика: хотя Катрин в один день успевала пробормотать столько молитв, сколько иному бы хватило на целый месяц, это была женщина на редкость сварливая и грубая. Даже приятные вещи она говорила таким тоном, каким другие бранятся.
Но оставим ее, пусть себе дуется.
Мы отправились вдвоем: мадемуазель Абер взяла меня под руку, и могу сказать, что никогда в жизни я не испытывал такого удовольствия, поддерживая даму на улице, как в тот раз. Поступок этой милой барышни подкупил меня. Что может быть приятней, чем уверенность в чьей-либо дружбе? А я был уверен в ее дружбе, я нисколько в ней не сомневался и понимал ее отношение к себе как-то по-особенному, в очень лестном для себя смысле; оно трогало меня сильнее, чем обыкновенное расположение. Я находил в нем прелесть, какой не бывает в простой дружбе, и в свою очередь выражал ей благодарность не совсем обычным способом: тут была не одна признательность, но и нежность.
Когда барышня обращала взор на меня, я ловил глазами каждое движение ее ресниц, я был весь внимание, и каждый мой взгляд выражал похвалу ее достоинствам, а между тем я и сам не мог бы сказать, почему так получается: мною руководил инстинкт, а инстинкт не рассуждает.
Мы прошли шагов пятьдесят от дома и не проронили еще ни слова, но шагали весело и дружно. Я поддерживал ее с радостью, чувствовал, что и ей приятно опираться на мою руку, и не обманывался на этот счет.
Мы шли молча, не зная, с чего начать разговор, как вдруг я заметил объявление о сдаче внаем квартиры; я воспользовался этим предлогом, чтобы прервать молчание, начинавшее тяготить нас обоих.
– Не желаете ли, мадемуазель, посмотреть, что это за дом? – спросил я.
– Нет, дитя мое, – ответила она, – это слишком близко от моей сестры; поищем где-нибудь подальше, в другом квартале.
– Ах, мадемуазель, – сказал я, – объясните мне, ради бога, как это ваша сестрица умудрилась поссориться с вами? Ведь вы так добры, что вас только черт не полюбит. Я познакомился с вами лишь сегодня утром, а сердце мое никогда еще так не радовалось.