Итак, сунув ему в кулак деньги, я сказал:
– Ах, сударь! Вы свободный человек, можете ходить, где вам заблагорассудится, гак нельзя ли попросить вас об услуге; я ни в чем не виноват, и скоро вы сами в этом убедитесь; со мной случилось печальное недоразумение. Я только что от господина председателя Н., в чьем доме одна дама, его родственница, вручила мне письмо для некоей мадемуазель Абер, живущей там-то и там-то; теперь я уже не могу сам доставить ей эту записку, и вся моя надежда на вас; не откажите в любезности отнести письмо или послать с кем-нибудь к этой барышне и кстати сообщить ей, где я очутился. Постойте, – прибавил я, извлекая из-под подкладки еще несколько золотых, – вот вам на посыльного, если понадобится; это только залог; когда меня отсюда выпустят, вы будете вознаграждены достойным образом.
– Одну минутку, – отозвался он, вынимая карандашик, – как вы сказали? Мадемуазель Абер? Улица такая-то?
– Да, сударь, – ответил я. – Запишите также: в доме вдовы д'Ален.
– Отлично, – сказал тюремщик, – спите спокойно; я скоро освобожусь, и самое большее через час поручение ваше будет исполнено.
После этого он повернулся и вышел, а я остался один в четырех стенах, обливаясь горькими слезами, скорее от неожиданности, чем от страха; может быть, я и оробел немного, но больше от пережитых треволнений, чем от боязни за свою жизнь.
Когда мы попадаем в беду, нас в первый момент охватывают именно те чувства, каких мы заслужили; душа наша, так сказать, выносит нам справедливый приговор. Невинный только вздыхает, виновный же трепещет; первый подавлен, второй страшится.
Я, следовательно, был только подавлен и ничего худшего не заслуживал. «Экая беда! – восклицал я про себя. – Проклятая улица и треклятый перекресток! Понесло же меня в эту чертову аллею! Не иначе как нечистая сила завела меня за эту калитку!»
Слезы так и струились по моему лицу. «Силы небесные! Вот до чего я дожил! О господи! Дай мне выбраться отсюда… Злая, злая мадемуазель Абер-старшая, злой господин Дусен! Сколько несчастий из-за этого председателя, к которому они меня заставили ехать…», – твердил я, вздыхая и плача; потом я умолк, потом снова запричитал: «Что подумал бы мой батюшка, если бы узнал, что его сын угодил за решетку в день своей свадьбы! Милая моя мадемуазель Абер, она меня ждет… Когда-то мы теперь свидимся?…»
Я изнывал от горя; однако под конец утешился другими размышлениями: «Не будем отчаиваться, – говорил я себе, – бог милостив. Если тюремщик отдаст записку мадемуазель Абер и расскажет ей, что со мной приключилось, она уж постарается как-нибудь меня вызволить».
И я рассуждал правильно, как вы увидите из дальнейшего. Тюремщик не обманул меня. Письмо госпожи де Ферваль через два часа было у моей невесты; он сам его отнес и уведомил мадемуазель Абер о моем местонахождении; вернувшись, он сообщил мне, что все исполнил, а также принес тюремный обед; но у меня вовсе не было аппетита.
– Не падайте духом, – сказал он, – письмо уже у вашей барышни; как только я ей сказал, что вы в тюрьме, она сразу хлоп в обморок. До свиданья!
Как видите, его выражения не отличались изысканностью.
– Погодите, погодите! – остановил я его. – Был ли там хоть кто-нибудь? Привели ее в чувство?
– Да, да, – отвечал он, – это все пустяки. С ней были две дамы.
– Она вам что-нибудь сказала? – настаивал я.
– Где ей! Говорят вам, упала в обморок; да вы обедайте. Мало ли что.
– Я не могу есть; меня мучит жажда; достать бы немного вина. Возможно это?
– Отчего же! Давайте деньги, я пошлю за вином.[41]
Я уже надавал ему столько золота, что во всяком другом месте слово «давайте» прозвучало бы грубо и нечестно; но в тюрьме сидел я, а не он, значит прав был он, а не я.
– Увы! – воскликнул я. – Извините меня, я совсем забыл про деньги, – и с этими словами я полез за другим луидором; мелкой монеты у меня не было.
– Если желаете, – сказал он, собираясь уходить, – я вам сдачу не верну, а буду постепенно покупать для вас вино, пока деньги не кончатся. Спешить вам некуда, успеете выпить на луидор.
– Как вам угодно, – смиренно отозвался я; сердце у меня ныло от знакомства с этой новой породой людей, которых надо благодарить за то, что даришь им луидоры.
Вино подоспело во время: я уже был почти без чувств от слабости, оно подкрепило меня, и я совсем воспрянул бы духом, если бы не тревога: мне не терпелось узнать, что предпримет моя спасительница мадемуазель Абер, узнав о моих злоключениях.
Ее обморок тоже меня беспокоил; я боялся, что она захворает и не сможет хлопотать о моем освобождении, а на нее я полагался куда больше, чем на помощь всех друзей, чье влияние она могла бы употребить.
41
Уголовный кодекс XVIII в. разрешал подвергшемуся предварительному заключению покупать на свои деньги пищу и необходимые вещи; на это не требовалось особого разрешения тюремщика.