Солнце в небе — кипит работа в руках,
Оооо — согласно подпевали степняки, не знающие, видимо, слов.
Солнце в небе — волнуется жито в полях,
Оооо
Солнце в небе — густа трава на лугах,
Оооо
Солнце в небе — цветут эдельвейсы в горах,
Оооо
Солнце в небе — огромны стада в степях…
Ооооооооооо
И так далее минут на десять. Басовитый хор луженых мужских глоток, привыкших перекрикивать звон молотов, в едином порыве ревел приветствие Солнцу с таким искренним чувством, что я ощутила себя маленькой девочкой на параде 9 Мая, когда толпа гремела многократным УРА.
— Тиш, Тишенька, держись, миленький, ты сеетишся. — Накинуть на искрящиеся кудри капюшон плаща даже и не подумала, а вдруг загорится? В честь своего праздника боженёнок эпатировал публику распущенными волосами. Пальцами на него показывали, да. Но этот юноша, почти отрок, имел такой уверенный и самодостаточный вид, что с замечаниями к нему не лезли. И вот теперь в этих кудрях то тут, то там вспыхивали искры.
— Вама, я сейчас лопну, такая сила! — Тит благоразумно опустил глаза. Хоть бы подол кому не спалил, взгляд у него в такие моменты — как луч солнца через линзу.
— Ну страви маленько, сделай вспышку света, или огненный знак в воздухе сотвори! Только сам не вспыхни.
Эх, надо бы силу на дело направить, но с ходу ничего путного не придумывалось, а перед глазами почему-то стояло масленичное огненное колесо-шутиха.
Сотворил, подлец! Из желтого, почти белого огня. Точную копию металлического солнечного круга, только вертикальную и в три раза больше. Эта штука из плазмы вращалась, змеилась длинными лучами, стреляла крупными алыми искрами, но крышу навеса оставляла целехонькой! Растет мой мальчик, учитывает последствия.
От потрясения хор затих, вслед за пением угас и символ солнца, оставив на кладке стены выплавленный в камне отпечаток.
— Солнцеликий принял жертву, принял… — понеслось сквозь толпу, день-то базарный.
Радость оттого что Раштит благословил оружейников и прочих причастных захлестнула всех, тем символичнее им казалось угощение, приготовленное на открытом огне. Гуляли до самого темна, ели, пели, радовались необычно яркому солнцу. С поклоном встретили закат и разошлись довольные и одухотворенные. А в голове все еще звучали роскошные искренние песни, казалось, горы возвращают эхо услышанного.
Жаль, жаль, жаль что такой замечательный праздник не увидела Сара. Как ни тужься, а словами не расскажешь, особенно на чужом языке.
После праздника Гунар, полный решимости улучшить жизнь своей подруги, ушел в недра к рушам полным. А мы остались ждать.
После открытия алтаря Тит изменился. Чуткая Сара первой уловила перемены и не стесняясь нахваливала мелкого. Еще вчера он скакал как дитя, которому лет десять-двенадцать, а сегодня к завтраку сел сдержанный молодой человек, такой же степенный, как Дораш. А Дюш у нас парень, взрослый, почти самостоятельный, мнению которого я уже научилась доверять. Степняк, очень это ценил, не привык, что от него ждут чего-то, кроме повиновения. Как его отец собирался из сына лидера делать при таком воспитании? Ума не приложу.
Часть 46
Как-то сама собой выработалась привычка хотя бы четверть часа проводить на утесе, ловя момент еще светлых сумерек. В эти минуты одиночества можно позволить себе побыть самой собой, ведь даже Саре на утес ходу не было.
Тяжело все время находиться на глазах у людей, которые от тебя так зависят. Раньше, дома, бо́льшую часть свободного времени я наслаждалась независимостью. Сейчас приходилось нахально сворачивать время, чтобы посидеть на утесе столько, сколько просила душа. Мне было о чем подумать. Молодое тело диктовало свои правила, взбодрившиеся гормоны не хотели считаться с опытом жизни старой тетки, бередя смутные ожидания. Слава богу, на Ваена, как на мужчину я не реагировала. Ваен друг, брат, даже немножко сын. Хотя хорош, чертяка.
Опекать ребят и Гунара мне нравилось, но это суррогат. Суррогатом была наполнена моя первая жизнь. Старенькая мама, крестница… Мужчины, конечно, появлялись, но быстро исчезали, поняв, что у вот такой, толстой и хромой женщины имеются довольно высокие стандарты, а предполагалось — именно я стану под них гнуться. Но, лучше об этом не думать, это уже прошлое. Настоящее же пугало неопределенностью.
Жизнь есть жизнь, тем более вторая. Рано или поздно придется выбрать мужчину, а те, которые меня сейчас окружали были примитивны, как гвозди. Где взять того, кто примет нас со всем табором? Тем более что у меня Тишка. Он, конечно, изменился, но надолго ли?