— Сил подкопил и дошел. Помнишь, ты мужчин подбила мне песни петь, вот тогда — да-а, тогда прям хлынуло, а потом девчонка эта все время горланит «я на солнышке лежу». Выхожу из-за завесы, а там народ толпится, и все ноют, это не забыть попросить и это, и тому соседу чтоб все перетак… Я испугался, а вдруг узнают, а сил совсем чуток осталось. Кусок завесы оторвал, закутался и вышел незамеченным. И двинул к тебе. Я тебя всюду слышу и везде найду, даже если ты про меня не думаешь. Пока шел, покров подпитывал, а как остаток сил истратил он и рассеялся. Но уже дошел, только позвать тебя не мог, ослаб.
Пока учили Тита одеваться и носить принесенные вещи, включая сапоги и плащ, все было ничего. Но без скандала, как водится, не обошлось. Божонок категорически отказался примерять бурнус.
— Не буду! Ну и что, что все носят, не хотите — не носите.
— Так принято…
— Не буду! Нет такого закона, волосы прятать. — Тит полюбовался на свои облагороженные моим гребнем кудри, — это Сиштира, дура, чьей-то прическе позавидовала и внушила, что ей угодно, чтобы светило не касалось волос. Она забыла давно, а вы все мучаетесь.
— А в степи нет такого правила, — Дораш был удивлен не меньше, чем я, — мы волос не прячем, если не хотим.
Видно, прически степняков зависти не вызывали, или проводники божьей воли у них там поумнее. Кажется, я знаю, с чего начну свою тихую подрывную деятельность силами одного божественного недоросля.
От благодарностей за подарки Ваен просто отмахнулся, дескать, дрова, это мелочи, я ему больше денег сохранила, возясь с цифирью, а за одежду он не платил, это одежда его племянника, тот внезапно возмужал и все это стало мало.
Темнит товарищ, но вещи, действительно, слегка ношенные. Тит на эту досадную подробность внимания не обратил, вот и хорошо.
До возвращения моих близких осталось пять дней, Сара нашептала, что Дораш грустит по этому поводу. Я из-за отъезда степняка тоже маленько паниковала, он так лихо управлялся с Раштитом, как у меня никогда бы не получилось. Тем более что поведение парней в пубертатном возрасте моему пониманию совершенно недоступно.
Как практиканты вспомнятся, так жалею, что я не Горгона-Медуза. Однажды чуть до суда не довели. Затеяли, сволочи, кататься на мостовом десятитонном кране. В наушниках. И призывов прекратить не слышали. Сняла я их оттуда легко, просто обесточила цех на десять минут, а потом отняла наушники и вдула полные уши комментариев об их умственных способностях и нравственной дефективности. И все бы ничего, осталось дотерпеть всего один день практики, но заводиле хватило ума на меня замахнуться, типа я права не имею его собственность цапать. От рукоприкладства тогда удержали рабочие, потому как я уже схватилась за дрын.
— Ты, Николавна, в заводоуправление собиралась, вот и сходи, пока дождя нет, а мы тут сами, ступай от греха, ступай…
Я его потом видела, пацана этого, с личиком, цветущим фингалами. Про своих знаю, что обоих укротителей кранов выдрали ремнем от клиноременной передачи. На верстаках разложили и выдрали. Благо, камеры слежения только на ночь включаются. Я считаю, что мужики были в своем праве, кому понравится, если станок вдруг заглохнет и заготовку, в которую уже прорва труда вложена, зажует? Вытаскивай ее потом, сбивай настройки.
Затем добавили одногруппники, которые все не получили зачет по практике, а значит и стипендию. Я тоже была в своем праве, веселый безопасный нейтралитет — это удобно, а за удобство надо платить.
А с Дорашем оказалось все просто и грустно, степняк не хотел возвращаться. В племени он был камнем раздора между дедом и отцом, но тяги ни к шаманству, ни к воинскому делу не чувствовал. Как помочь парню, я не знала, могла только сделать его пребывание здесь максимально приятным.
Вот что в нашем житье-бытье приносило удовольствие, это вечера. Я усаживалась вязать, а парни подбивали петь и переводить. Ваен тоже оказался не чужд поэзии, они на пару со степняком адаптировали мои песни под местные реалии. «Степь да степь кругом», которая очень нравилась, как ни странно, Ваену, и «Белой акации гроздья душистые», ее прилюбил Дораш. В какой-то момент он замер с открытым ртом и расширенными остекленевшими глазами. А Тишка сидел с хитренькой самодовольной мордочкой. Похоже, что Дораш, заботами младшего товарища сейчас «видит» все те образы, которые плывут перед моим внутренним взором. Акации, это фишка и моего родного города, не только Одессы, как каштаны — Киева. Хоть и областной центр, а изрезан оврагами, все склоны которых, чтобы предотвратить оползни, засажены этими неказистыми, но очень цепкими деревьями. В период цветения город пьянел от маслянистого сладкого духа. Чумовой аромат будоражил, кому либидо, а кому воспоминания, но задевало всех.