Назавтра одна из коллег некоторое время не решается что-то сказать ей, а потом всё-таки не выдерживает, и сообщает, что кроме собкоров газеты на семинар приглашены руководители некоторых региональных изданий. И от Энской области двое.
– Дай сообразить… значит, «Губернская» и молодёжка. Дядюшка!
– Ты что, рожаешь?
– Хуже! Тем чартером Ирка Медникова полетела!
Они переглядываются и хохочут. В аэропорту Иван Ильич им говорил, что хоть напьётся, не оглядываясь на жену, которая уже почти год как содержит его в трезвости.
– Какой облом, – стонет Витецкий. – В кои-то веки настроился на пьянку, а тут Ирку нелёгкая принесла!
А вечером позвонила мама. Лина давно с ней не разговаривала, уже года полтора. Травма, потом ковид, потом побег. Признаться, она и не вспоминала о ней. На те похороны она вряд ли приезжала, по всему миру тогда были ограничения из-за пандемии. А интересно, после появления Лины и объявления её в розыск матери хоть сообщили, что дочь жива? После вторичного её появления речи об этом не заходило. Когда Лина подумала об этом, то ей стало стыдно. Но потом она себя одёрнула: не так уж много места в материной жизни она занимала, чтобы думать о ней.
Ну, глядя на незнакомый номер, Лина ничего такого не предполагала. И вот знакомый голос. Особенно не стесняясь, мать поведала о том, что своевременно переслала в Россию документы, чтобы принять наследство умершей дочери, и только на днях, испытывая денежные затруднения, решила затребовать деньги. Обратилась к другу Саше и узнала, что дочь, оказывается, жива. И уж коли разговор этот начат, то пора дедово наследство поделить.
– Я жива, так что наследство тебе не светит.
– Ишь, как заговорила. А совесть?
– Совесть, мама, субстанция нематериальная. Деньги, которые оставил мне дед, прожиты, а квартиру я буквально на днях пообещала папе. Пожизненно, потом он её Женьке моему оставит.
– К-какому Женьке? – мама даже заикаться начала.
– Сыну моему, внуку вашему общему, который месяца через полтора родится.
Почему-то имя зацепило её даже больше, чем отказ поделиться наследством.
– Не смей! Слышишь, не смей этим позорным именем моего внука называть!
– Я так решила. А ты при встрече, если она когда-нибудь состоится, можешь звать его «мой малыш», «внучок», «котик», «пупсик». Пока!
Лина отшвырнула трубку и решила выйти прогуляться, чтобы немного разрядиться. Заодно до торгового центра дойти, творога купить. Терпеть она его не может, но для формирования костей ребёнка полезно. Пока ковырялась на стеллаже с молочными изделиями, разглядывая срок годности, обратила внимание на неприятного типа, мрачно поглядывающего на неё из-за контейнера с минеральной водой. Знакомое лицо. Впрочем, в здешний магазин ходят только живущие в микрорайоне, так что со временем все лица примелькаются. А Санталовы хоть и первый месяц тут живут, но до болезни Ивана почти полгода жили в соседнем квартале.
Лина вышла из дома налегке, только бумажник в карман пальто сунула и маленький пакетик, зная, что ничего кроме творога покупать не будет. Стоя на крыльце магазина, посмотрела по сторонам. Уже почти совсем стемнело. Днём было на нуле, но к вечеру изрядно похолодало. Прошлой ночью до пятнадцати градусов опускалось, похоже, что и нынче будет не теплее. Обычно она выходила гулять позже, но раз уж оказалась на улице, так лучше потоптаться заодно, чтобы потом из дома не вылезать. Может, и пораньше спать завалится. Хотя она очень уговаривала мужа поехать на семинар, но без него чувствовала себя неприкаянной. Встряхнулась и двинулась по хорошо присыпанной песком дорожке. Решила по ней дойти до следующего квартала, где они прежде жили, обойти его по кругу и мимо школы вернуться к дому.
Когда Лина оказалась в арке, ведущей в квартал, окружающий школу, сзади послышались шаги. Она ускорилась, но чьи-то руки крепко ухватились за её плечи. Это тот, что следил за ней в магазине, сразу поняла она. Пока Лина пыталась вырваться, другой мужчина заклеил ей рот, а потом прикрыл скотч медицинской маской. Они взяли её за руки с двух сторон и потащили назад. Запихнули в машину, заломив руки и связав их за спиной.
Машина – какой-то жигуль древнего вида. В салоне невыносимо пахнет бензином, и к горлу подкатывает тошнота. Некоторое время она часто дышит носом, пытаясь побороть рвоту, но потом горло обжигает желудочным соком, рвота заполняет рот и нос, маска намокает, Лина задыхается. «Э-э», – тянет непонимающе тот, кто уселся рядом. А тот, кто за рулем, матерится, прижимается к обочине, разворачивается к пассажирам, снимает с Лины маску и срывает скотч, получая на руки фонтан рвоты. Он снова матерится и шипит: