Вдова Куин уходит с остальными.
Парни (уходя). Ну, идемте. Счастливо оставаться!
Пегин (сияющая, вытирает лицо Кристи своим шейным платком). Ну и молодец же ты! Теперь ты заживешь на славу, когда ты сумел выиграть такую массу призов и еще по такой жаре в самый полдень.
Кристи (радостно смотрит ей в лицо). Тогда я только заживу на славу, когда выиграю самый главный для меня приз. А приз этот — твое обещание выйти за меня замуж через две недели, как только успеют оглашение сделать в церкви.
Пегин (отстраняется от него). И ты смеешь мне это говорить, когда всем известно, что ты к какой-нибудь девке полетишь в свою деревню, как только месяцев через четыре-пять твой отец окончательно в могиле сгниет.
Кристи (возмущенно). Мне уйти от тебя? (Следует за ней.) Никогда. А вот станет теплее месяца через четыре, через пять, пойдем мы с тобой бродить по росе на берегу Нейфина, когда солнце сядет, и сладким духом повеет в воздухе, и, может, тонкий и чистый молодой месяц будет спускаться за холмы.
Пегин (смотрит на него с лукавой усмешкой). Ты что же это, собираешься любовью заниматься на берегу Нейфина, темной ночью, точно вор какой?
Кристи. Не очень-то ты тогда будешь разбирать, что у меня за любовь, воровская или, может, графская какая, как обхвачу я тебя этими руками, и потянешься ты ко мне, а я буду лепить тебе в губы поцелуй за поцелуем. И уж тогда я, право, самого господа бога пожалею, что он во веки веков сидит один-одинешенек на своем золотом престоле.
Пегин. А что, славное бы это было дело, Кристи Мехоун. Пожалуй, не одна девчонка надорвет сердце себе, искавши, прежде чем на такого, как ты, набредет, что так красно говорит и обращение имеет такое обходительное.
Кристи (ободренный ее словами). Погоди, дай срок, то ли еще будет, когда мы после страстной пятницы пойдем бродить по Эррису да, глотнув из ключа, станем мокрыми губами целоваться или на солнце в траве играть, и будешь ты лежать вся как есть в цветах по шею, только голова твоя видна будет.
Пегин (тихо, захваченная убежденностью его тона). А как думаешь, хороша я тогда буду?
Кристи. Ты-то? Да если бы все епископы в золотых митрах тебя увидали, ума бы они решились, словно святые пророки, когда они Елену Троянскую с небес заприметили и чуть все райские решетки не выломали. А она-то, Елена-царица, знай себе взад и вперед прогуливается, а цветы у нее к золотой шали пришпилены.
Пегин (с непритворной нежностью). И что это ты, Кристи Мехоун, во мне нашел, что я тебе полюбилась, когда ты такой герой и смельчак и говоришь, словно стихи читаешь?
Кристи (тихо). А разве твое сердце не горит светом семи небес? Ты будешь сиять передо мною теперь, словно ангельская лампада, и освещать мне дорогу, когда я темной ночью пойду бить лососей в Оуэне и Кэрроуморе.
Пегин. Если бы я стала твоей женой, Кристи Мехоун, я бы тебе не дала в эти ночи одному оставаться. Увидал бы ты, как я умею подольститься к начальству и какой у меня нрав веселый, что каждой-то звездочке на небе я сметное прозвище дам.
Кристи. Тебе уходить со мной? Чтобы ты насмерть простудилась, стоя под градом или бродя по утренней росе среди туманов?
Пегин. Ничего, мы с тобой легко укроемся под любым кустом. (С дрожью испуга в голосе.) Но все это, может, пустое. Потому с чего это такому орлу, как ты, селиться в нашей дрянной хибарке под соломенной крышей.
Кристи (обнимает ее за талию). Не будь я добрым христианином, я бы на голых коленках каждой соломинке в твоей крыше молился, каждому камешку на тропинке к твоему дому!
Пегин (сияя от радости). Если только это правда, я каждый день теперь буду всем чудотворцам свечи ставить, что они привели тебя сюда с юга. А там хоть сейчас повенчаемся, у меня уже все платья для приданого куплены.
Кристи. Воистину, это чудо! Правду ты сказала. Долго я надрывался на работе и долго плутал по дорогам, а не думал, не гадал, что с каждым шагом все ближе подхожу к этому блаженному дню.
Пегин. А меня-то девчонку все подмывало за моря махнуть да за еврея богатого с десятью бочками золота выскочить. И совсем я не чувствовала, что такой вот, как ты, вдруг придет ко мне, точно звезда господня.
Кристи. И подумать только, что я давным-давно уж слышу, как женщины говорят нежные слова всяким безмозглым дуракам, и вот в первый раз слышать приходится мне самому их — и кто же — ты, ты сама говоришь их своим нежным голосом, для того чтобы доставить мне радость и счастье.