К поздней ночи он напился как свинья, даже хуже. Взяв бутылку с вином, он расхаживал из комнаты в комнату, на ходу прикладывался к голышку, и повторял:
– Похоже, сегодня я уже не смогу играть на скрипке.
Тимонин споткнулся о разложенную в прихожей обувь и упал, разлив вино на палас. Наконец, он разделся и залез под одеяло, уже нагретое Курляевой.
– Да, сегодня я не смогу играть на скрипке, – сказал Тимонин. – Это точно, не смогу…
Сделав это сообщение, он захрапел.
Курляевой не спалось. Зинаида Львовна встала, накинула халат и отправилась курить на кухню. «Что за невезуха? – думала Зинаида Львовна. – А может опять позвать Раева? Нет, только не этого колченогого болвана».
Именно сейчас, к сорока с лишним годам, окончательно понимаешь, что личная жизнь не удалась, перспективы впереди не маячат. И все попытки исправить положение терпят крах. Пару месяцев назад Курляева, разочаровавшись в очередном знакомом из интуристовского кабака, купила вибратор на батарейках и завела интрижку с директором рыбного склада Раевым.
Вибратор сломался через две неделе. А заведующий складом на проверку оказался хуже сломанного вибратора. Совсем никчемный мужичонка. В состоянии эрекции половой член заведующего напоминал половинку разваренной сосиски. Половинку квелой мягкой сосиски. Не мужик, а недоразумение природы.
Зинаида Львовна со злостью раздавила окурок в пепельнице. Если исходить из того, что главный критерий мужской сексуальности – толщина кошелька, то и тут Раев критики не выдерживает. Мало того, что насквозь провонял своей рыбой, так ещё и жаден патологически. До зубной боли, до отвращения жаден.
Курляева утешила себя тем, что ничего страшного не случилось. Ее новый друг просто перебрал лишнего. Но завтра он будет в порядке. В конце концов, любой пьяный рано или поздно просыхает, – решила Зинаида Львовна и отправилась спать.
Но вот и утро наступило, а с ним и неприятности.
Тимонин позавтракал, надолго заперся в ванной и, барахтаясь в воде, пел песни. Когда он вышел, то облачился в костюм и ботинки, уселся у телевизора. Кот Мурзик лег на колени гостя. Зинаида Львовна сидела в кресле и раздумывала, не повторить ли ей тот вечерний фокус с оборвавшейся шторой. Не залезть ли снова на подоконник. Может, Тимонина разберет?
Впрочем, к чему эти дипломатические увертки. Не лучше ли действовать в лоб, напрямую. Зинаида Львовна кинула на Тимонина выразительный взгляд.
– Хочешь, пойдем в спальню, приляжем? – спросила она.
Тимонин казался задумчивым, медлил с ответом. Он сидел на диване и поглаживал спину кота. Мурзик блаженно урчал.
– Приляжем, – неожиданно согласился Тимонин.
Он поднялся с дивана, держа кота одной рукой и поглаживая другой. Курляева встала с кресла и улыбнулась. Любовников разделяло несколько шагов. Тимонин дружелюбно улыбнулся в ответ.
Затем ухватил кота за холку и запустил им в лицо Зинаиды Львовны. Все произошло так быстро, так стремительно, что Курляева не успела увернуться. На лету толстый Мурзик выпустил длинные гнутые когти. Курляева закричала, закрылась руками. Но поздно. Кот вцепился в лицо, глубоко, в кровь располосовал когтями щеки и нос.
Но на этом Тимонин не успокоился. Напротив, только разошелся. Он сорвал с хозяйки халатик. Хотел накинуть на шею шелковый поясок, как удавку. Но Курляева, вырвалась, метнулась на кухню.
Тимонин в два прыжка настиг её в коридоре, больно ухватил её за плечо. Он повернул женщину к себе и влепил ей такую пощечину, что вся левая половина исцарапанного лица сделалась бордовой, а перед глазами рассыпался сноп желтых искр. Тимонин зарычал по-звериному, сорвал с Курляевой бюстгальтер. Затем ухватил её за трусы и дернул на себя и вверх. Тонкая материя рассыпалась на кусочки. Оставив женщину в чем мать родила, Тимонин повернул её к себе спиной.
Пинками вытолкал Зинаиду Львовну в прихожую. Распахнул входную дверь, и снова влепил Курляевой подметкой в голый зад. Женщина пулей вылетела на площадку, упала, подскочила.
Дверь квартиры захлопнулась за её спиной. Курляева взлетела на площадку верхнего этажа. Она думала, что взбесившийся мужик погонится за ней и доведет дело до логического конца: удавит на пояске или зарубит кухонным тесаком. Зинаида Львовна стала даже не звонить, а что есть силы барабанить кулаками в первую попавшуюся дверь.
– Убивают, помогите, – заголосила она.
Никто не открыл. Тогда женщина стала биться в соседнюю квартиру. Дверь приоткрылась, в щель выглянул какой-то небритый опухший мужик. Выглянул, захлопнул дверь и больше не открывал. Слезы полились по щекам, Зинаида Львовна стала стучаться в третью дверь.
Высунулась заспанная старушечья физиономия. И снова дверь закрылась под самым носом Курляевой. Голая женщина упала задом на ступеньки и горько разрыдалась. Через минуту дверь в квартиру старухи приоткрылась. Вылезла сухая морщинистая рука.
– На, оденься, бесстыжая морда.
На площадку вылетела грязноватая, местами рваная, простынка.
– Я, на меня, – пыталась оправдаться Зинаида Львовна, но слезы душили, мешали говорить. – Меня хотели… Я ни в чем не…
– Сволочи поганые, совсем совесть потеряли, – ответила суровая старуха и захлопнула дверь.
Курляева подхватила простынку, обернула в неё свое тело. Если она спасется, то обязательно поменяет квартиру. Здесь, в этом подъезде, больше не житье. На неё ещё долго будут пальцами показывать. Тут в бедовую женскую голову пришла светлая мысль. «Может, мне не мужик хороший нужен? Может, мне нужен хороший врач?» – подумала Зинаида Львовна и разрыдалась в голос. Ее стенания слышал весь подъезд.