На исходе третьего дня Казакевич решил действовать решительно и твердо. Расписание последних дней Тимонина он просчитал чуть ли не поминутно. Были установлены все лица, с которыми Тимонин встречался или разговаривал по телефону. После смерти своего компаньона Окаемова Тимонин пребывал в угнетенном настроении, не хотел никого видеть. Потому список оказался совсем коротким. Жена Ирина Павловна, секретарша Фомина, водитель, помощник Боков, несколько деловых партнеров, звонивших Тимонину по пустяковым делам, остальные вообще не в счет.
Тем не менее, за два три дня до своего исчезновения Тимонин дважды вызывал в свой кабинет Аревшата Арутюняна, охранника офиса, который нес вахту на седьмом этаже возле лифтов, и о чем-то с ним беседовал. Оба разговора оказались короткими, всего пара-тройка минут. И тем не менее… За три минуты можно сказать многое, можно сказать главное.
Арутюнян был в курсе того, что Тимонин утром в понедельник загремит в шахту лифта. Мало того, Арутюнян в числе других людей должен был помочь Тимонину провалиться в шахту. Так о чем же разговаривали охранник и босс? Казакевич приказал прояснить вопрос.
Ночью в квартиру, которую снимал Арутюнян, пришли его же земляки. Армянин оказался в постели не один, привел женщину. С ней церемониться не стали. Кто хотел, тот позабавился, получил удовольствие. Затем бабенку задушили подушкой.
В багажнике «Жигулей» связанного Арутюняна вывезли на берег Москва реки в район Крылатского. Там находится юношеское водноспортивное общество «Патриот», директор которого свой человек. Разговор вели в трюме буксира, валандались с Арутюняном до самого утра. Начали с малого. Окурками прижгли ему мочки ушей. «Дайте же мне слово сказать, – орал Арутюнян. – Выслушайте меня». Сделали передышку и выслушали. Ответ армянина разочаровал всех. Пришлось продолжить.
Горящие сигареты заталкивали в ушные каналы. Ну, и далее по программе. До корочки поджарили пятки паяльной лампой, проткнули корку острием арматурного прута. Вопреки ожиданиям охранник оказался крепким парнем. Несколько раз он терял сознание, но его отливали холодной водой. Арутюнян клялся жизнью оставленных в Армении детей, клялся могилой матерью, что ни знаком, ни словом не предупреждал Тимонина об опасности.
По его словам, первый раз босс вызвал Арутюняна во вторник и спросил, почему в коридоре, где он нес вахту охранник, такая нестерпимая жара и духота. Охранник объяснил, что завхоз в отпуске, а кондиционер сломался. Мастера вызвали с опозданием, поломка серьезная, кондиционер починят через пару дней. Тимонин не забыл об этом разговоре, спросил Арутюняна через два дня, в четверг, что с кондиционером. Арутюнян ответил, что аппарат уже починили и сегодня же установят. Вот и все беседы.
Казакевич приехал на баржу, когда армянина измолотили почти до неузнаваемости. Мучимый тошнотой Казакевич, не мог спокойно наблюдать за расправой, он часто выходил курить на палубу. Наконец, решил, что охранник сказал правду, сказал все, что знал. Арутюнян не предатель, он чист. Ничего он не сообщал Тимонину, не предупреждал его о покушении.
Тем не мене, после всего того, что сделали с Арутюняном, оставить его в живых просто глупо.
Когда начало светать, охранника вывезли на лодке на середину реки, правую руку капроновой веревкой привязали к чугунному радиатору отопления. Затем сбросили армянина и радиатор в воду. По задумке утопленник должен был пролежать на дне хотя бы до начала осени, пока тело не обглодают рыбы. Но труп всплыл уже на третий день. Прибившегося к берегу утопленника нашли спасатели лодочной станции. Оказалось, что, уже находясь на дне, Арутюнян отчаянно боролся за жизнь, пытался зубами перегрызть веревку.
Затея почти удалась, не хватило буквально нескольких секунд, чтобы спастись. Если бы у Арутюняна после жестоких избиений и пыток остались на месте все зубы, что ж, возможно, ему удалось перекусить эту клятую веревку и выплыть. Но зубы во рту торчали через один, как штакетник худого забора.
Тут нечего беспокоиться, – утешил себя Казакевич. Менты все равно бессильны. Труп Арутюняна со следами пыток им ничего, кроме головной боли, не даст. По картотеке армянин не проходят, в Москве не прописан, родственников здесь не имеет. Его личность не установят и, когда истечет срок хранения тела, его сожгут, и захоронят прах в братской могиле.
На четвертый день Казакевич переговорил с руководителем армянской бригады, выписанной из Еревана для разового задания. Армяне должны были устранить Тимонина и тут же отбыть сначала на поезде в Питер, оттуда на родину самолетом. В том, что ничего не получилось, что Тимонин жив, вины армян нет. Они всего лишь исполнители, съемные, заменяемые детали. Казакевич отменил задание, выплатил бригадиру отступного и велел убираться из Москвы.
В понедельник Казакевич связался с Германом Маковецким, посредником, приемщиком заказов на мокрые дела. Сказал, что нужно встретиться и выпить на старом месте по кружечке пивка часиков в двенадцать. В переводе на человеческий язык это иносказание имело иной перевод: есть срочный разговор, к двенадцати приезжай туда, где встречались в прошлый раз. Точку облюбовали давно. Безлюдное, чистое от прослушки поле. Пустырь в районе городской свалки в пригороде Люберец. Но, как выяснилось, даже это идеальное не без изъянов.
Поднявшееся в зенит солнце нещадно палило, ветер приносил со свалки нестерпимую смрадную вонь. В небе кружили стаи ворон и чаек. Но ни Казакевич, ни Маковецкий, наученные опытом, не перенесли разговор в салоны своих автомобилей, оснащенных кондиционерами. Остались стоять посередине пустыря, на солнцепеке. Маковецкий внимательно слушал собеседника, обливался потом и прикладывал к носу смоченный одеколоном носовой платок.