— Надеюсь, мистер Уоткинс на месте в столь ранний час? — Базил все еще никак не мог поверить в реальность такого необычного для приема посетителей времени. — Не передадите ли ему, что пришел доктор Уиллинг.
— Я и есть Уоткинс. Проходите, пожалуйста. — В его манере говорить не было ничего церемонного. — Вы, должно быть, доктор Уиллинг, психиатр? — у него был острый дружелюбный взгляд. — Моя контора прямо по коридору. Сюда, пожалуйста.
Они прошли через приемную, такую же просторную, как вестибюль небольшого отеля. Уоткинс шествовал впереди, указывая дорогу. Они миновали череду запертых дверей по обе стороны длинного коридора, прошли еще через три частных офиса, — просторных, пустых и неосвещенных. Наконец, он толкнул какую-то дверь. Они вошли в угловой офис, который был больше других; из его окон по обеим сторонам открывался чудесный вид на Нью-Йоркскую бухту. Болезненное ноябрьское солнце боролось с белым плотным туманом, который все еще закрывал небоскребы.
Базил остановился перед камином из рыжевато-коричневого мрамора, в котором желтые языки пламени лениво лизали березовые поленья, удаляя из помещения утреннюю прохладу.
— Я не видел, как топят камин дровами со времени моего пребывания в Лондоне. Вы здесь готовите свой обычный чай в пять вечера?
Уоткинс ответил сердечной, откровенной, открытой улыбкой человека, которого никто не сумел ни смутить, ни обмануть за все эти долгие годы.
— Я привык к определенному комфорту везде, где бы я ни находился. Я не очень люблю чай, но у меня есть небольшой бар вот за этой панелью. Если хотите выпить, нажмите кнопку.
— Нет, благодарю вас, — Базил вновь полюбовался величественной панорамой самого крупного в мире морского порта. — Теперь понятно, отчего вы приходите сюда так рано. На вашем месте я вообще бы переехал сюда жить.
— Но я здесь так рано не по этой причине, — сказал адвокат, и в его голубых глазах проскочила хитрая искорка. — Вы, вероятно, были этим удивлены? Но я постараюсь все объяснить по порядку. Много лет назад, когда у меня была не столь обширная клиентура, я пришел к выводу, что деловому человеку постоянно мешают люди, которым просто некуда девать время. Решительно настроенная секретарша может оградить от явных надоед, от агентов по страхованию, продавщиц, торгующих шелковыми чулками, от самозваных филантропов, ходатайствующих об организованном милосердии, и просто от обычных бродяг, которые являются сюда за подаянием.
Она может даже отвадить нахальных репортеров, окружных руководителей, обычных «чайников» или просто мошенников. Но что вы прикажете делать с собственными клиентами, со своими партнерами, если они приходят ко мне, чтобы просто посидеть и потрепаться. Ведь нельзя же работать, когда они здесь торчат; но у вас не будет никакой работы вообще, если они прекратят появляться в конторе.
В конце концов я остановился на таком решении. Я назначил особые часы для приема. Каждый день я прихожу в свой офис и нахожусь здесь с шести до семи утра. Я никому не отказываю в приеме, особенно тем, кто желает поговорить со мной лично, независимо от того, какой пост этот человек занимает и какое дело или отсутствие такового привело его ко мне.
Но, — здесь и кроется большое «но». Чтобы встретиться со мной, он обязан явиться ко мне в контору к шести утра. Значит, он должен встать с постели в пять, а то и в четыре тридцать. Из моих наблюдений за природой человека я сделал вывод, что ни один клиент не поднимется в такую рань только ради того, чтобы потрепаться со мной, не имея при этом никакого действительно важного дела.
— И вы оказались правы в своих расчетах?
— За последние двадцать три года мне пришлось только дважды толочь воду в ступе, принимая многоречивых визитеров, которым, в сущности, нечего было сказать. Я не имел против этих двоих ничего. Я понимал, что если им нравилось столь бездарно терять время, что ради этого они были готовы встать в пять утра, то они, конечно, заслуживали с моей стороны определенного внимания.
Большинство клиентов, узнав, что им предстоит прибыть сюда к шести часам, если только они хотят застать меня в конторе, предпочитают встречаться с моими партнерами в более удобное для них время и обычно просят передать мне подробности интересующего их дела. Вы удивитесь, как мало у меня посетителей, но я все же рассматриваю свои условия как дело чести и никогда не отказываю никому в личной встрече, если только проситель возьмет на себя труд и явится ко мне в указанное время. И я на самом деле уверен, что за этот только один час никем не прерываемой работы я выполняю больший ее объем, чем за восемь часов, когда мне мешает постоянный поток посетителей. Само собой разумеется, я отключаю телефон ровно в семь, перед отъездом. Всю оставшуюся работу я забираю с собой домой.
Базил горько улыбнулся.
— Хорошо, мистер Уоткинс, я постараюсь быть не очень многоречивым, но боюсь, вы сочтете меня третьим визитером за последние двадцать три года, который явился к вам в шесть утра, не имея сказать вам ничего особенно важного. Я имею в виду, что мое дело не имеет абсолютно никакой важности для вас, но, вполне естественно, оно весьма важно для меня, иначе я бы не стоял здесь, перед вами.
Уоткинс рассмеялся:
— В этом вся суть. Если это важно для вас, то я слушаю. К вашим услугам. Я всегда был против людей, донимающих меня такими «делами», которые не имели и для них абсолютно никакого значения, и приходящих сюда, чтобы послушать самих себя. Садитесь, пожалуйста, и рассказывайте, что вас привело ко мне.
Базил сел лицом к окну, повернувшись спиной к огню.
— Вы или по крайней мере ваша фирма действуете в качестве опекунов некой мисс Фостины Крайль. Мне хотелось бы узнать, кто унаследует ее собственность в случае ее внезапной смерти.
— Адвокаты не вправе предоставлять подобную информацию случайным посетителям.
— Я не совсем случайный. Я — помощник по медицинской части окружного прокурора и к тому же друг мисс Крайль. Вам известно что-нибудь о тех обстоятельствах, при которых она покинула Бреретон?
— Мне только известно, что она оттуда уехала, — осторожно подбирая слова, ответил Уоткинс. — Она не сообщила мне причину отъезда. Во всяком случае, ей нечего особенно расстраиваться. В день своего тридцатилетия в ноябре будущего года она получит неплохое Христово яичко в виде своего наследства. Ее собственность в любом случае остается неприкосновенной.
— Я не говорю о ее собственности, — сказал Базил. — Меня скорее беспокоит ее здоровье, может быть, сама ее жизнь.
— Она консультировалась у вас, как у психиатра?
— Нет, она не входит в число моих клиентов. Она консультировалась у меня, как у своего друга. Но как психиатр, я не могу закрывать глаза на то, что ее нынешнее положение в конечном итоге может сказаться на ее психическом здоровье. Не обратили ли вы внимание на тот факт, что за последние два года она потеряла одно за другим два места? Не кажется ли вам, что в этом есть что-то странное? И всякий раз это случалось через несколько недель после начала учебного года. Оба раза ей пришлось расторгнуть договор.
— Будучи единственным попечителем мисс Крайль, я бы хотел узнать поподробнее о переживаемых ею трудностях. Вы не сочтете мое любопытство за покушение на то доверие, которое она оказывает вам?