— Думаю, что нет. В любом случае я готов поступиться ее доверием, если только это спасет мисс Крайль.
— Спасет? Но от кого?
— Может, вы ответите мне на этот вопрос.
Базил кратко изложил ему приключения Фостины в Мейдстоуне и Бреретоне.
Уоткинс внимательно, не перебивая, его выслушал. Когда он закончил, в кабинете повисла напряженная тишина. Затем, собираясь ответить доктору Уиллингу, Уоткинс встал со своего кресла.
— Поразительную историю рассказали вы мне, доктор Уиллинг! Я слишком стар и умудрен опытом, — мне ведь приходилось сталкиваться со множеством странных случаев, и поэтому я не намерен отмахиваться от всего этого, как от истерики какой-то школьницы. Это, однако, не означает, что я принимаю объяснения, связанные с проявлением сверхъестественных сил. Не знаю, что и сказать.
— Я нахожусь точно в таком же положении. Но ведь существует вероятность, что у кого-то есть вполне определенный мотив, чтобы довести мисс Крайль до самоубийства или до безумия. Такой мотив может диктоваться каким-то психопатическим злым умыслом, но может объясняться и самой прозаически-материальной причиной в мире, — собственностью.
— Или и тем, и другим.
— Вам известны наследники мисс Крайль или, быть может, наследник?
— Да. У нее только один наследник.
— Кто он?
— Это я… — Уоткинс улыбнулся, заметив удивление на лице Базила. — Видите ли, я не был до конца с вами откровенен, — продолжал он. — По закону я являюсь наследником мисс Крайль. В соответствии с завещанием, составленным ее матерью, если мисс Крайль постигнет безвременная смерть до ее тридцатилетия, то мне перейдут некоторые предназначенные ей драгоценности. Но между мной и ее матерью было заключено вербальное соглашение, по которому в таком случае я должен буду передать их некоторым лицам. Их имена она не пожелала внести в завещание.
— Не могли бы вы мне их назвать?
— К сожалению, я не вправе этого делать.
— Можете ли вы назвать их мисс Крайль?
Уоткинс отвел глаза в сторону и устремил взгляд через ближайшее к нему окно на бухту. Где-то внизу виднелся шпиль церкви Святой Троицы, а сама она была похожа на какого-то карлика, приютившегося среди гигантских офисов финансового мира.
— Нет, этого я тоже не могу сделать. Видите ли, дело мисс Крайль крайне необычно. Я расскажу вам то, что могу, так как, по-моему, это — кратчайший путь, который позволит вывести вас из заблуждений и исключить абсурдное предположение о том, что любая угроза в отношении мисс Крайль может исходить только из одного направления — моей конторы. Но я буду вынужден опустить все имена. И прошу вас не разглашать наш разговор. Особенно нежелательно передавать все самой мисс Крайль. Мне известна ваша добрая репутация. Я вам оказываю доверие, поэтому и вы должны вести себя соответственно в столь деликатной ситуации. Думаю, мне лучше рассказать обо всем самому, чем побуждать вас заниматься расследованием прошлого мисс Крайль.
— Значит, у нее есть прошлое?
Глаза Уоткинса сузились, а губы плотно сжались. На лице появилась какая-то скоротечная гримаска, словно он в данный момент тужился, чтобы сконцентрировать все свои умственные способности.
— Эта несчастная девушка, Фостина Крайль, — незаконнорожденный ребенок. Ее мать была — ну как это назвать поделикатнее, — женщиной, одной из тех, которых Киплинг назвал «представительницами древнейшей профессии на земле». Теперь мы знаем гораздо больше о доисторических нравах, и отдаем себе отчет, что проституцию можно считать самой современной профессией. Здесь нет никакой собственности, не существует брака, а там, где нет брака, нет и порока.
— Значит, ее мать была проституткой?! — воскликнул, не веря своим ушам, Базил.
— Если выразиться точнее, — куртизанкой, выдержанной в лучших традициях Нинон д'Анкло. — Улыбка сузилась, стала более интимной, — вероятно, он про себя смаковал какой-то скандал, разразившийся в годы минувшие.
— Крайль — это ее настоящее имя. Но в кругу подобных ей профессионалок она была известна под другим.
— Вы, конечно, мне его не назовете.
— Думаю, лучше этого не делать. Она родилась в Балтиморе и была дочерью одного человека, который сочинял религиозные песнопения. Она была милой рыжеволосой девочкой. В девяностых годах она убежала из дома и очутилась вначале в Нью-Йорке, а затем в Париже. Там она стала звездой полусвета, — одной из тех парижских гурий, которых с такими подробностями и с таким блеском описывал Бальзак. Она, по сути дела, была простой американской провинциалкой, но у своих великолепно образованных любовников научилась говорить и писать на прекрасном французском языке, разбираться в музыке, понимать толк в искусстве и беллетристике… Это, конечно, непонятно американцу вашего поколения! Только Париж в девятнадцатом веке и Афины в век Перикла рождали таких женщин. Эта истинная представительница «полусвета» обладала всем, что имели наиболее знаменитые светские дамы, за исключением одного, — права на законный брак и соответствующий статус, который этим браком приобретался. Она вела более роскошную жизнь по сравнению с любой респектабельной женщиной. У нее было состояние, она энергично занималась общественной деятельностью, пользовалась любовью и даже уважением со стороны своих обожателей. В наше время, молодой человек, даже порок мог обладать какой-то изысканностью. Но вашему поколению этого никогда не понять. Я говорю, что она была куртизанкой, но что это вызывает в сознании человека двадцатого столетия? Накрашенные волосы, кроваво-красные ногти и особые сленговые словечки типа «фраер». А эта женщина была наделена умом. Она обладала превосходными манерами.
— А ее отец, кто он? — вставил Базил.
— Этот человек был ньюйоркцем и вложил крупные деньги в торговое судоходство. В 1912 году он без лишнего шума хотел получить развод от своей супруги, и ради этого отправился в Париж. Там он нарочно разъезжал в роскошном авто с этой женщиной в Булонском лесу, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. В то время она пользовалась такой дурной славой на обоих берегах Атлантики, что одной-единственной прогулки с ней в открытом автомобиле было достаточно, чтобы шокированный таким пассажем пуританский американский суд признал это неопровержимым доказательством супружеской измены с его стороны. Для этой цели из Франции в Америку были доставлены свидетели, и, таким образом, он добился от жены желанного развода.
В это время широкое распространение получили слухи о том, что он заплатил соучастнице тысячу долларов за привилегию прокатиться, сидя рядом с ней в открытом автомобиле в общественном месте, и использование ее имени на бракоразводном процессе. Она поставила условие, что он, доставив ее до порога ее дома, там и распрощается с ней навсегда, не претендуя больше ни на что, кроме, может быть, того, чтобы поцеловать ее руку. Но… — опять на его лице заиграла похотливая улыбочка. — Так вот, Фостина — ребенок этой парочки.
— Выходит, они не расстались на пороге ее дома?
— Тогда они расстались. Но затем произошло нечто экстраординарное. А может, ничего такого особенного в этом и не было. Вероятно, она отлично знала свое ремесло. Возможно, та невероятная выдержка, которую она продемонстрировала во время их выезда в парк, входила в разработанный ею план. Видите ли, он отводил ей роль подставного лица. Эта женщина, в компании которой его все видели, должна была стать предлогом для развода. Однако эта женщина, которая стала для него лишь удобным поводом для осуществления своих замыслов, радикальным образом перевернула его жизнь: он без памяти в нее влюбился. Что, трудно в это поверить? Лично мне — нет. Годы, проведенные в Париже, настолько отточили ее ум, что она стала самой интеллигентной и красивой женщиной, — ее волосы казались снопом огня, кожа — белым снегом, а тело у нее было, как у Афродиты с картины Боттичелли…
— Вы близко знали ее в то время? — спросил Базил и тут же спохватился, осознав, что выражение в таком контексте звучало несколько двусмысленно.
— Да, мне была предоставлена такая привилегия, — просто, без подтекста, ответил он, но в его старых глазах опять промелькнула озорная искорка. — Кроме всего прочего, я еще был и адвокатом этого богача.