Ректор пересек площадь Трех Коллегий (мощеную, что составляло гордость университета) и так же, не спеша, обошел здание Коллегии Григория Великого. Он был невысок, от возраста несколько оплыл, гладко выбритое круглое лицо с подрагивающими щеками стягивала сетка морщин. И ходил он не торопясь не только ради соблюдения солидности, но и потому, что его мучило колотье в боку. Обогнув здание, ректор вошел во внутренний двор, украшенный скудными цветочными грядками и чахлыми кустами и поднялся на крыльцо. Открыл ему Стуре, фамулус. Одной из обязанностей студентов было прислуживать профессорам, и некоторые на такой должности приживались. Стуре был из этой породы. Он еще не достиг возраста "вечного студента", но в двадцать с чем-то лет не стал ни бакалавром, ни лиценциатом - не в силу тупости или порочности, а по причине духовной, если не физической вялости. Белобрысый, с пухлым, что называется "непропеченным" лицом он, моргая светлыми ресницами, уставился на Бенона Битуана,
-- Доктор у себя? - осведомился ректор.
-- Да, ваша магнифиценция, - фамулус распахнул дверь, пропустив посетителя.
Доктор обоих прав Лозоик Поссар занимал в коллеги четыре комнаты одну из самых больших квартир, предоставляемым университетским преподавателям. Но доктору Поссару и требовалось много места - для большой специальной библиотеки, но также и для обширной документации, проходившей через его руки. И при том, что на полках вдоль стен не видно было проемов, стопки книг лежали и на рабочем столе доктора, не тесня, впрочем, кожаных папок и шитых тетрадей.
Доктор Поссар встал, приветствуя ректора. Он был ненамного моложе Битуана, но гораздо крепче и энергичнее. Во всех смыслах. Успел поездить и по Европе, и по империи, а в Тримейне осел несколько лет назад, но за короткий срок приобрел высокую репутацию как среди юристов, так и среди богословов, прибегавших к его консультациям по многим спорным вопросам.
Доктор Поссар предложил ректору кресло и крикнул Стуре, чтобы подал вина.
-- Только разбавленного, - поспешил добавить ректор. - Хоть я и богослов, но по-богословски* пить уже не в моих силах - печень... * Богословским называли особо крепкое вино.
-- Слышал, что говорит его магнифиценция? Ступай. Стуре, шаркая, как старик, побрел на кухню. Сам Лозоик был сдержан в привычках, не не аскет. Не осуждал студентов, устраивающих по праздникам публичные спектакли и даже порой эти представления посещал. Мог пригубить - не более - вина. Хотя здоровье, наверняка, позволило бы и больше, подумал ректор без зависти. Странно, но он Лозоику Поссару никогда не завидовал. При том, что Лозоик и внешне был куда авантажнее доктора Битуана. Во время редких своих визитов в Новый Дворец ректору приходилось видеть скульптурные изображения языческих правителей и что-то в них (как ни грешно было такое сравнение) напоминало доктора обоих прав - правильные черты, раздвоенная морщина между четких бровей, глубоко сидящие глаза, тонкий орлиный нос, несколько заостренный, решительный подбородок. И сложен он был вполне соразмерно, и на здоровье не жаловался. Казалось бы, как не позавидовать - ан нет.
-- Надеюсь, что не отвлек тебя от дел... - начал ректор.
-- Ничего. Мне полезно немного отвлечься.
--...потому что я пришел без дела. Только для того, чтобы рассказать, что я сегодня был на обеде у архиепископа, и речь там зашла о твоем трактате...
-- О котором?
-- "Сравнение канонического и светского права". Его преосвященство отозвался о нем с большой похвалой. Он находит мысль о необходимости приравнять государственную измену к ереси весьма тонкой.
-- Прежде всего, это разумная мысль. Если это положение будет принято, оно избавит правосудие от многих затруднений. Я не имею в виду явные случаи, когда еретики нескрываемо выступают бунтовщиками и ненавистниками светской власти вроде катаров или дольчинианцев. Но возьмем относительно недавний процесс тамплиеров. - В звучном ровном голосе Лозоика не слышалось горячности, но тема его несомненно увлекала. - Если бы трибунал принял указанное положение, отпала бы необходимость в длительном разбирательстве, и казнь, свершившася десять лет назад, могла бы произойти на семь лет раньше. А из-за проволочек многие виновные успели скрыться.
Вернулся Стуре с кувшином и кубками. Ректор принял кубок с разведенным на греческий манер вином (и вино-то было греческое) и стал пить мелкими глотками, как предписывала скельская медицинская школа. Доктор Лозоик продолжал.
-- И как можно не видеть очевидного? Ведь и в основе ереси, и в основе государственной измены лежит одно и то же - предательство Господа, Спасителя нашего и предательство господина земного, который есть помазанник божий. А предательство, как учит нас богословие - один из самых тяжких грехов. Некоторые утверждают даже, что самый тяжкий, - он взглянул на собеседника и улыбнулся учтиво. Улыбка, кстати, ему не шла - она каким-то образом нарушала выверенную правильность его черт, и лицо на краткий миг становилось почти уродливым. - Но я утомил тебя своими рассуждениями. О чем еще толковали у его преосвященства?
-- О разном... Епископский викарий и каноник от Св. Иеронима жаловались на засилье в городе иностранных купцов, в основном, итальянских, которые ввозят сюда свои греховные привычки. Не лучшая тема для беседы священнослужителей, но, по правде говоря, мне трудно осуждать их. Вечная беда Тримейна! Слава Богу, из столицы изгнали евреев, но не успели мы облегченно вздохнуть, как их место заняли итальянцы, и ведут себя столь же нагло! И карнионцы ненамногим лучше...
-- Успокойся, ученый собрат. Сейчас не те времена, когда университетские воители штурмовали Южные ворота и сражались с заезжими купцами. - Доктор словно бы только что обнаружил перед собой бокал верначчи и отпил. - Тогда вражда и распря открыто ходили по улицам Тримейна, а правосудие гласно разбиралось, кто прав, кто виноват. Теперь же злодеяния совершаются под покровом ночи, преступление носит личину, а правосудие молчит. Ректор поперхнулся и закашлялся, брызгая вином. Лицо его от натуги приняло багровый оттенок. Когда он, наконец, смог говорить, голос его дрожал.
-- Не будем об этом, твоя магнифиценция... Лучше расскажи, над чем ты сейчас работаешь...если это не тайна...