-- Значит, ты добровольно осталась с правителем...
-- Конечно. С ним мне лучше. Он, по крайней мере, ответных чувств от меня не требует.
-- А я-то думал, - сквозь зубы произнес он, - тебя заставили, тебя держат в заточении... А ты меня предала. Хоть бы притворилась, что влюбилась в него, что жить без него не можешь. Ты хуже последней девки с Канальной. Они с голоду продаются, а ты...
-- Предала? Я тебя никогда не любила. Так же, как и правителя. Я любила одного на свете - Вальграма. А если его нет, какая разница - с кем? Жителям города Тримейна тоже понравилась новая фаворитка правителя, при том, что видели ее раз - и обчелся. Она была такова, какой и надлежит быть любовнице наследника престола - честная вдова хорошего рода. И наружность ее отвечала господствующим в Тримейне представлениям о красоте - белокура, высока и стройна. А что в обращении со всеми надменна и горда - так и надлежит себя вести, не то, что эта черная галка-южанка, или вот госпожа Эльфледа, которая вечно совалась куда не следует... Влиянию Дагмар приписывали некоторые послабления, дозволенные Йоргом-Норбертом в городской жизни. При известной нелюбви к публичным зрелищам он разрешил провести традиционные летние развлечения горожан - бега лошадей и публичных женщин на Рыночной площади. О турнирах пока не было речи, но дворяне лелеяли надежду, что благоволение правителя распространится и на эту благороднейшую из потех. Так что Дагмар прощали и вменяли в достоинство то же, что ставили в вину Бесс - нелюдимость, отсутствие при дворе друзей и родных, нелюбовь к охоте... Главное - она умела смягчить сердце владыки. Особенно это стала ясно после того, как было объявлено о сносе Приюта святого Леонарда и амнистии заключенным. Тут хор похвал Белой даме Тримейна зазвучал по всей столице. И только в своем родовом замке, оставленная всеми, увядающая женщина жалела о безвестно сгинувшей южной девочке, такой милой, такой непосредственной, единственной при дворе, кто не питал к императорской фаворитке злобных чувств, и не пытавшейся извлечь из ее дружбы никакой корысти...
-- Она так и сказала, что никогда его не любила?
-- Да. Я сам это слышал.
-- И Джаред вернулся в Южное подворье?
-- Вернулся живым и невредимым, если тебя это беспокоит.
-- Ладно... Черт, куда второй сапог подевался? А, вот он, под кровать завалился.
-- Куда ты сорвалась?
-- Хочу убедиться, не сотворил ли он чего...
-- Бера (Кайрел никогда не произносил на местный лад "Бесс", ему не нравилось, как это звучит, и вообще он предпочитал называть ее полным именем), Джаред - не мальчик, которого обидели первый раз в жизни, а мужчина. И руки на себя не наложит, поверь мне.
-- Вот именно. Он не мальчик, а человек, наделенный Даром. И я не имела в виду, что он натворит что-то над собой.Поссар, из-за того, что его когда-то обидели, погубил множество невинных людей, и чуть было не поменял власть в империи. а Джаред сильнее его. Мне страшно подумать, что может сделать человек, обладающий такой силой, когда его предали...
-- Погоди! - Бессейра замерла с сапогом в руках. - Прежде, чем рассуждать о предательстве, подумай, что если Дагмар поступила с ним, как я с тобой? Солгала ради спасения. Только у нее оснований было куда как больше. Мне опасность, может, и приснилась. А будущий император наш загнал комедиантов в тюрьму только за то, что они знали, кем была Дагмар. Джареда он бы уничтожил, не поморщившись. И ей было нужно, чтоб Джаред поскорее убрался из дворца и из столицы.
-- Наверное, так и есть, - медленно произнесла Бессейра. - Она с самого начала догадывалась, что такое может произойти. Она говорила мне, что в своих показаниях не упоминала о Джареде.
-- Только не вздумай сказать ему об этом.
--Почему?
-- Если он сам об большого ума не догадался...
-- Я тоже не догадалась.
-- Ты - не ясновидящая, или как там это называется. Если он не догадался, то, может, я и ошибаюсь. А если я прав, не делай так, чтоб ее жертва оказалась напрасной.
-- Все равно, я должна идти. Если хочешь, идем вместе.
-- Идем.
Хотя Бессейра уже практически переселилась в Зеркальный дом, ее свадьба с Кайрелом откладывалась, по обоюдному согласию, до той поры, пока они не вернутся на Юг. Сверхъестественные причины и связанные с ними страхи были здесь не при чем. В Тримейне Бессейра была особой темного происхождения, отставленной любовницей принца, женитьба на которой пятнала честь благородного человека. На Юге она была девушкой из старой семьи, и это обстоятельство заранее оправдывало любые авантюры, в коих она была замешана. С точки зрения исконного южанина, такой брак был не просто достоин уважения, он был почетным. Кайрел и Бессейра оба это понимали, и в подробные обсуждения не вдавались.
Когда она вышли из дома, Бессейра бросила взгляд на фасад и сказала:
-- Все время забываю тебя спросить: как там умудрились серебряное зеркало закрепить? Никаких следов не видно.
-- Да сроду там не было серебряного зеркала! Оно всегда было каменное. А в этом городе чего только не наплетут...
-- А что вообще эта картина обозначает? Или так, зодчий упражнялся без всякого смысла?
-- Нет, смысл есть. Это мой прадед, Бертрам, сын того первого Рондинга, которого Радульф Тримейнский посвятил в рыцари, путешествовавший по Заклятым землям. Герб, понимаешь, был новый, надо было рыцарские доблести доказывать. Вот он и доказывал. Говорят, даже у Зеркала Истины побывал. А оно, если легендам верить, каменное. Это прадедушка и велел увековечить, и, как водится, ничего этим не добился. Никто, кроме семьи, про подвиги его не помнит.
Привыкши посвящать жизнь службе, о вольных поисках приключений и подвигов, Кайрел говорил с изрядной долей иронии. Но не скрывала ли насмешка почтение? Бессейра не стала спрашивать об этом. Она сказала:
-- Наверное, тебе за всю жизнь столько пешком ходить не приходилось, сколько за эти дни со мной. Роняешь рыцарское достоинство.
-- Когда будем на границе, тогда напомни мне об этом. А сейчас где-нибудь в узком переулке или в порту был бы я верхом дурак дураком.
Они шли привычным уже путем - мимо церкви Святой Айге, в сторону Карнионских ворот. Было воскресенье, горожане в эту пору стремятся день отдыха и покоя провести вне городских стен, либо урвать свою долю веселья везде, где только можно, но лучше всего под открытым небом. Народу толкалось на улице предостаточно. И, как обычно в Тримейне, каждый был озабочен собственным весельем так же, как в будние дни озабочен торговлей или ремеслом.