Дагмар изображала одну из распутных жен. Удивляться тут было нечему. В труппе две актрисы, а Дагмар способна сыграть что угодно. Но глядеть, с каким самозабвением она распевает похабные куплеты, задирает юбку, треплет сопернице космы, было невыносимо. Та самая женщина, что переживала на подмостках великую любовь, ради которой не жалко было погубить душу...
Вот именно. На подмостках. Хоть бы они, проклятые, подломились. Или нет. Это еще больше порадует упоенно ржущих зрителей. Но когда рогоносец муж (это был Гиро) кинулся учить ее дубинкой, а она, уворачиваясь, орала публике, для чего мужу следует дубинку применять, дабы жена не гуляла, Джаред ушел.
По возвращении комедиантов в гостиницу, Дагмар была столь же сдержанна и спокойна, как всегда. Джаред бы ни за что не догадался, что она творила совсем недавно, если бы не был свидетелем. И он не выдержал, сказал ей:
-- Я сегодня видел, как ты играла. У торговых галерей.
Она кивнула.
-- Да, теперь можно играть на улицах. Теплеет, и Масленица вот-вот.
-- Можно. А раньше было нельзя?
Он попытался язвить, но Дагмар восприняла это как обычный вопрос.
-- Раньше можно было только петь. Мы совсем недавно начали представлять.
-- Погоди! Выходит, ты эти дни пела на улицах... а потом фарсы играла. Давно ли?
-- Не помню...еще наши на озеро представлять ходили...а мы в городе с Зикой, Вот с тех дней.
Выходит, уже месяц, пока он ничего не подозревал, она вернулась к своему ремеслу.
-- Почему ты мне ничего не сказала?
Дагмар пожала плечами.
-- Ты был занят. - И с некоторым удивлением добавила: - Ты говоришь так, словно я ходила торговать собой.
-- То, что я видел сегодня, не слишком от этого отличалось.
-- Я - комедиантка. Я должна играть. Что угодно, и это тоже.
-- Но зачем? Разве у нас нет денег?
---- При чем тут деньги? Я должна играть.
Светлые глаза в упор смотрели на Джареда. Ни смущения не было в этом взгляде, ни упрямства. Просто она была уверена в том, что говорила.
Что ж, он сам виноват. Поглощенный своими делами, строил из себя невесть что, дрался с убийцей, сидел за одним столом с принцем и наместником, водил задушевные беседы с дураками, и совсем забросил Дагмар. И еще - привел под их кров чужую женщину, одержимую, может быть, злым духом... Немудрено, что Дагмар искала утешение в своем ремесле.
Но все эти привычные заклинания, которыми он себя успокаивал, на сей раз утратили силу. То, что он видел в Дагмар - ее великодушие, благородство, сдержанность - все имело другое название.
-- А если б я попросил тебя отказаться от своего ремесла?
-- Не надо об этом просить. Разве тебе мешает то, что я делаю?
-- Не знаю. Но если бы тебе пришлось выбирать между нашей с тобой жизнью и подмостками?
Она молчала. Но Джаред знал ответ.
...И то, что казалось в ней преданностью, покорством, терпимостью, отсутствием ревности - должно было именовать по-другому.
Ей ни до чего не было дела. Она хотела одного - играть. А с кем она при этом спит, значения не имело. Проще согласиться, тогда от тебя быстрей отвяжутся.
-- Прости, - казала она. - Мне следовало солгать. Но я не умею. Ничего не умею. Только играть. Помню, как я шла по дорогам... и все вокруг плакали, но я не могла заплакать. И не понимала, почему.. Я стала смотреть на людей. На мужчин, на женщин, на детей. Они смеялись, злились, радовались, бранились. Но у меня ничего этого не получалось. Мне не было ни весело, ни страшно. Мне было пусто. - Она приложила к груди сжатый кулак. На сцене этот жест показался бы слишком нарочитым в своей наглядности, но сейчас он таким не выглядел. - А потом я встретила комедиантов и поняла все, чего во мне нет, я могу и_з_о_б_р_а_з_и_т_ь. Это не притворство. Я слышала, как обо мне говорили, будто я - никакая. Я не обиделась. Я обиделась бы, если б не знала про себя правду. Наверное, хуже быть злой, развратной, лживой. Но во мне даже этого нет. Только пустота. У меня нет даже имени. Вот почему я позавидовала твоей сестре. И вот почему я должна играть, все время играть. Т_о_л_ь_к_о т_а_к_ я м_о_г_у х_о_т ь к_е_м_-т_о б_ы_т_ь. Диниш был не такой умный, как ты, но это он понимал. Поэтому - не надо, не проси меня сделать то, чего я сделать не могу. Иначе пустота сожрет меня изнутри.
Он думал: Дагмар никогда не обманывала его. Она говорила, что любовь - это роскошь, которая ей не дозволена. И она не виновата, что он приписывал ей воображаемые добродетели. Хотя - почему же воображаемые?
Да, он виноват. Он точно знал, что Дагмар пострадала от темной Силы, что душа ее ранена, а сознание изувечено. И шел в Эрденон с единственной целью - помочь ей. Защитить. И что он сделал?
Сколько раз он повторял себе, что не может понять ее. Ибо она, как та, о которой сказано "запертый сад, заключенный колодезь, запечатанный источник".
Печать на памяти. Замок на сердце. Огражденная душа. А ему досталось тело. Оболочка. "Я никто и звать никак".
Юный студент там, в Тримейне, едва войдя в соприкосновение с доктором Поссаром, лишился не только памяти, но и образа человеческого. От него и впрямь осталась только оболочка. Шелуха.
Райнер безумным не выглядел. Но отвечал ли он за свои действия?
Теперь уже не узнаешь. И не поможешь. Поздно.
Но Дагмар... Ей никто не пытался помочь. Потому что никто не догадывался, что она нуждается в помощи. Разве что Диниш. И Диниш велел ей остаться с Джаредом. Потому что больше никто ей помочь не сумеет.
Джаред взял плащ, лежавшийй на постели, встал.
-- Ты уходишь?
Это могло означать: "Ты меня бросаешь?" И прозвучало так же бесстрастно. Потому что плакать она могла только чужими слезами.
-- Я посижу внизу. Не беспокойся, - добавил Джаред.
Он знал, что беспокоиться Дагмар не будет.
Внизу он сидел до глубокой ночи - сперва на крыльце, а потом, когда Нетль приказал запереть двери - в зале. И лишь когда ушел последний посетитель и остыла зола в очаге, вернулся к себе. Дагмар спала, и он не стал ее будить. Ее лицо в полумраке казалось жутким в своем совершенстве. Абсолютная, неизменная красота, которую ничто омрачить не в силах. Единственная моя, чистая... Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и нет пятна на тебе.
Ни пятна...только жадная тьма, что заполняет ее сны, пустота, что питается кровью ее сердца. Потому любовь и остается для нее недостижимой роскошью. Ее бесчувствие больнее всего для самой Дагмар.