Джаред почти не спал в ту ночь. И ушел на рассвете, до того, как Дагмар проснулась. Ему нужно было принять решение. И должен он был сделать это один.
Можно было сделать вид, что ничего не случилось. И ведь ничего не случилось, собственно говоря! Он и раньше знал, что Дагмар его не любит. Вчера ему об этом напомнили. Ну и что? Какая разница, если она ему принадлежит? Для большинства людей никакой.
А можно вспомнить, что у него есть гордость и уйти, точно зная, что вслед она не побежит, и не будет рыдать от горя. У нее останется то, чем она живет, то, что дает ей возможность - как она сказала? - "быть хоть кем-то". И ради этой возможности испытать выдуманные, мнимые чувства она всю жизнь будет скитаться в холоде и голоде среди мятежей и войн, и делить с кем угодно постель, и может быть умрет, как все комедианты стращают друг друга - в канаве.
Она не просила его о помощи. Но чего стоит тот, кто этой помощи не услышит, отгораживаясь стихами из Писания?
Джаред бродил по улицам, и два голоса преследовали его: молодой, женский и мужской, старческий.
"Магия ничего не может сделать с человеком, если он этого не хочет".
"Только жизнь или честь можно потерять против собственной воли. С рассудком или памятью расстаются, когда этого хотят".
Решение зависит не от Дагмар. Решение зависит от него. Но, даже если он решится вмешаться, сможет ли вылечить пораженную память? Ведь одно воспоминание об увиденной там тьме леденит сердце.
Вот чего ему не хватает. Не утешения, а смелости. Не злую силу предстоит победить, а самого себя. Нужно решаться. На кону - его рассудок и душа Дагмар. И что происходит с теми, кто оказался слишком слаб, Джаред слышал. Но, если он выиграет, Дагмар снова обретет живое сердце, способность чувствовать.
"Поднимись, ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой - и польются ароматы его! Пусть придет возлюбленный в сад свой и вкушает сладкие плоды его".
Вернувшись, он не стал спрашивать Дагмар, где она была и что делала в тот день. Наверное, опять где-то ломала комедию. Неважно.
-- Ты помнишь, как я лечил Матфре прошлым летом?
-- Да. У него были судороги, а ты усыпил его, и он разговаривал во сне...
-- Я могу попытаться вылечить тебя.
-- Но я не больна.
-- Больна. Тебя лишили памяти. И от этого ты стала такой, как теперь. Но я могу попытаться это исправить. И тебе не придется завидовать другим женщинам, которые что-то чувствуют... Ты станешь такой, какой была раньше.
-- Разве это возможно?
-- Я надеюсь. Если ты позволишь мне войти в твой сон. Я это умею.
-- Но я не вижу снов.
-- Ты просто не помнишь. Все видят сны.
-- Наверное... Но что будет, если ты не сумеешь покинуть чужой сон? Если ты там заблудишься?
-- Я много раз входил в чужие сны. Такого никогда не случалось.
-- Но ты не любил тех, кого прежде лечил... Или нет?
-- Ты права. Тогда я не был пристрастен. Но я верю, что именно пристрастность даст мне силу.
-- А если нет? Если она эту силу отберет?
-- Неважно. - Даже такая - беспамятная, Дагмар боялась за него, беспокоилась о нем. И Джаред чувствовал себя сильным, как никогда. - Я верну тебя тебе.
-- Как?
-- Ты должна уснуть. Потом я присоединюсь к тебе. - Джаред подумал, что он - единственный человек в Эрде, а может, и во всей империи, кого выражение " спать вместе" не настраивает на игривый лад. - Ложись, а я пока все подготовлю. -- Ты дашь мне выпить какое-нибудь зелье?
-- Нет, тебе это не нужно.
-- Но Диниш...
-- Диниш был болен телом, не душой. - Джаред плотно прикрыл ставни, запер дверь на задвижку, запалил свечу и выложил на стол черные камни.
-- Вот так. Смотри сюда... Смотри внимательно. Ты уснешь, и во сне пройдешь дорогой, которой ходила не единожды. Эта дорога приведет тебя в деревню на склоне горы, и к дому, над которым вьется знамя с имперской розой. Ты идешь мимо леса... рядом с тобой человек, ты его знаешь, он всегда шел с тобой по этой дороге. Только на этот раз у поворота в деревню тебя буду ждать я.
Он вошел в сон, когда Дагмар и ее спутник, которого Джаред про себя называл писарем, свернули в деревню. Но Джаред оставался для них невидимым. Теперь, когда сознание Дагмар было полностью открыто ему, он замечал множество деталей, упущенных в прошлый раз.
Стояла осень, мокрая, зябкая, безнадежно унылая. Красные листья деревьев дрожали под ветром - не то в смертном испуге, не то в смертном ознобе. Дорога раскисла, и ноги увязали в глине. Но гнусного чавканья, что должно было этому сопутствовать, Джаред не услышал. Он вообще ничего не услышал, и это его обеспокоило. То же самое было и во сне о Бессейре. Может, он перенапряг силы?
Писарь поддерживал Дагмар под руку. Она брела, спотыкаясь. Лицо ее совсем юное лицо - было бледным, измученным, веки покраснели и опухли от слез.
Не доходя до деревни, писарь остановился. Зачерпнул ладонью грязь из ближайшей лужи м стал возить по лбу и щекам Дагмар. Она терпеливо сносила эту процедуру. Потом писарь разлохматил ей волосы и надвинул глубже капюшон потрепанного плаща.
Джаред ощутил прилив сочувствия к этому человеку. Тот знал, что в деревне солдаты, и сделал все возможное, чтобы обезобразить девушку и тем уберечь ее. Жалкая уловка - в захваченных деревнях солдаты не брезгуют ни детьми, ни старухами, и все же...
Писарю и Дагмар повезло. Двоим, что несли дозор у входа в деревню, было не до женщин. Судя по всему, они опились дурной брагой. Один блевал себе под ноги, сложившись пополам. Другой кое- как держался, опершись на протазан, но рожа у него было бледнозеленого оттенка. Писарь показал страдальцу какой-то маленький предмет, - медальон, или просто монету, и тот тяжело мотнул головой, пропуская путников.
Они прошли по деревенской улице. Джаред не отставал. Впереди был дом под знаменем. Дом, полный ужаса. Но сейчас это был просто дом, и в горнице, куда вошли двое, за грубо сколоченным столом сидел человек. Он был в темной дорожной одежде, подбитом мехом плаще и суконном берете. Дагмар почти сразу же отошла к стене и опустилась на пол, по которому была раскидана солома, обхватила колени руками. На беседующих мужчин она не смотрела. Тот, кто ждал их в доме, был не слишком молод, но и не старик, со строгим правильным лицом. В нем невозможно было найти никакого изъяна, и все же ( а может быть, именно поэтому), человек этот ничем не привлекал к себе. Напротив, было в нем нечто отталкивающее. Так бывало, протянешь руку к прекрасной статуе, и с отвращением отдернешь ее, потому что она покрыта слизью. Именно такое чувство вызвал у Джареда этот персонаж.