- Что, есть кто-то на примете?
- Дьявол его разберет, - бормочет Фужер, пряча глаза. - Вроде хлипковат.
- Выкладывай, - выжимаю сцепление. - Тут задета наша с тобой национальная гордость. Или не тебя эти субчики за ноги подвешивали?
Он и сдался.
- Все, ребята, - командует. - Заведение закрыто. Мотайте отсюда до вечера.
Дружки-таксисты было возмутились, но видят выражение моего лица и шустро тянутся к выходу.
- Едем, - говорю я Фужеру. - Мой лимузин к твоим услугам.
Сели мы и поехали. И прикатили на самую что ни на есть окраину, куда туристов вроде вас никогда и не водят. Припарковались перед обшарпанным трехэтажным домиком.
- Здесь, - говорит Фужер. - Первый этаж, вторая дверь по коридору налево.
- А сам что не идешь?
- Стыдно... Он просил меня языком не трепать.
- Ладно, - согласился я. - Оставайся, стереги механизм. Как-нибудь управимся.
В коридоре меня ждут грязный полумрак и разнообразные запахи, обычное дело в наших домах, но трудно вообразимое для приезжих, которые дальше центра не гуляют. Тут тебе и квашеной капустой разит, и крапивным самогоном, и, пардон, сортиром... Я быстренько нахожу наощупь нужную дверь, аккуратненько стучу, и от моего стука дверь отворяется сама собой.
Глазам моим является чистенькая комнатка с хорошо промытым единственным окном, стены оклеены белой бумагой, но это заметно лишь там, где не стеллажей. А стеллажи, скажу я вам, занимали все пространство от пола до потолка и были наглухо забиты книгами - старинными такими фолиантами в черных от времени переплетах. В углу наблюдается маленькая кроватка, рядом стол, заваленный бумагами, а за столом - хозяин.
- Что нужно? - спрашивает он с неудовольствием.
Я молчу, потому что в этот момент мысленно извлекаю его из-за стола и ставлю рядышком с Мертоном. От этого сопоставления делается мне жарковато. Человеку за столом где-то под тридцать, блеклое худое лицо, редкие волосы, сложение, судя по всему, обычное, как у нас с вами. А фалангистский прихвостень Мертон - это сто двадцать килограммов чистой свинины на два метра, все обтянуто белой атласной кожей без признаков недоедания. И еще я поглядел на руки этого человека, что покойно лежали поверх бумажек. Вы, наверное, догадываетесь, что я мечтал увидеть - у мастеров каратэ кулаки отбиты постоянными тренировками, как булыжники. А у хозяина этой комнаты длинные костлявые пальцы, заляпаны чернилами... В общем, типичный домосед и книжник.
- Похоже, я не по адресу, - бормочу я и пячусь к выходу, вспоминая побольше ругательств для Фужера. - Мне нужен был тот, кто жил здесь прежде.
- В этой конуре я живу с момента постройки дома, - говорит хозяин. Так что выкладывайте все начистоту, и поживее.
Ну, я решил, что отступить всегда успею, и потому двинул в атаку. Топаю вплотную к столу, придвигаю случившийся поблизости табурет и усаживаюсь.
- Что же это делается? - начинаю без предисловий. - Если всякая погань будет ноги вытирать о нашу национальную гордость, и впрямь лучше в Штаты мотануть, от стыда подальше!
- Вы о чем? - изумляется он, подбирая отпавшую от неожиданности челюсть.
- Да все о Мертоне, будь он неладен. Ведь что творит! - Ах, об этом мальчике... - протянул он.
"Хорош мальчик", - думаю я, одновременно продолжая кипятиться и расписывать ему художества чертова гастролера.
- Непорядок, - говорит книжник без особого интереса. - Это он увлекся. Однако, трудно ждать чего-то иного от человека, развращенного рекламой и дешевой популярностью. Не огорчайтесь, уважаемый, эстрадные идолы ведут себя не лучше, хотя я что-то не припоминаю, чтобы ко мне приходили на них жаловаться.
- Так ведь паук! - кричу я. - Паук у него на рукаве нашит!
И тут его словно подменили. Только что на лице было выражение ленивого безразличия, и вдруг словно забрало опустили. Каменная маска и глаза-бойницы.
- Это он зря, - цедит он сквозь зубы. - Черный паук - это, если мне память не изменяет, фалангисты? Так нельзя...
Вылезает он из-за стола и давай ходить по комнате, горбясь и теребя себя за подбородок.
- Знаете, что я вам посоветую? - объявляет он, досыта нагулявшись. Напишите петицию, соберите подписи и направьте в парламент. И его вышлют по политическим мотивам, у нас ведь официально запрещена пропаганда всяких ультра.
- Петицию? - спрашиваю я. - Толку от нее! Кое-кто ему в правительстве за это спасибо скажет, а он и вовсе распустит хвост: мол, не совладали в бою, так решили бумажками одолеть. А вот если бы ему рыло здесь начистили при двадцати тысячах очевидцев, морду его паучью...
- Так, - говорит хозяин с раздражением. - Это вас ко мне, конечно же, дядюшка подослал, болтун несусветный.
Тут дверь настежь распахивается, и вваливается Фужер, весь багровый от гнева.
- Я тебе дам болтуна! - ревет он с порога. - Кто тебя, сопляка, в соплячестве твоем на руках нянчил, на горшок сажал, сопли утирал, когда родители твои смылись в Австралию и сгинули там? Забыл уже?! Память у вас больно коротка, у сопляков сопливых!..
- Но я же просил... - бормочет хозяин, а сам не знает, куда от стыда деться.
Но Фужер разошелся не на шутку.
- Накостылять бы тебе по шее, и все дела, за то, что я на тебя последние гроши тратил, от родных детей отрывал!..
- Тихо, братцы! - ору я громче всех. - Давайте о Мертоне.
Фужер мигом успокоился, сел на краешек кровати. А хозяин снова забегал по комнате.
- Надо, конечно, этому малышу было бы вправить мозги, - приговаривает на ходу. - Но дойди эта история до военного ведомства, они же в лепешку расшибутся, а добудут у меня нужные им сведения. А не добудут, так просто уничтожат, чтобы никому не досталось. И меня уничтожат, и вас, дядюшка, и вас, - кивает мне, - за компанию.
- Мне это вроде бы ни к чему, - ввинчиваю я со значением, хотя и ни сатаны не понимаю.