- Спасибо, - сказал он. - Простите, я не нарочно... Женщина была еще возбуждена от обиды и торопливой работы, в глазах поблескивала досада.
- Этого мало! Идемте, я покажу, что вы натворили в моей квартире!
Он послушно поплелся следом и по пути утешился тем, что жил на втором этаже и под ним была всего одна квартира. Потолки и стены коридора, кухни и ванной были напрочь испорчены грязными потеками, кое-где пластами отваливалась шпаклевка и обои со стен. На полу и мебели расплылись молочные лужицы, а сверху все еще капало.
- Вы знаете, сколько я потратила на ремонт? - с обидой спросила она, оглядывая жалкую картину. - И надо же, только осенью закончила...
- Я за все заплачу! - пообещал Головеров и вспомнил, что денег у него осталось на бутылку водки.
- Заплатите, да? А кто мне заплатит за то, что я месяц жила в грязи, пока был ремонт, и теперь еще месяц жить? А если вспучится паркет?
Квартира у нижней соседки была сделана по высшему классу и обставлена соответствующей мебелью.
- Рассчитаюсь за все, - тускло проговорил он, прикидывая, сколько и у кого можно занять денег.
- Не верю! Вы же алкоголик! Вы устроили у меня притон над головой, до утра не было покоя, а теперь еще и залили квартиру!
- Пожалуйтесь участковому, - пробурчал Головеров. - Впрочем, уже пожаловались...
- Что мне оставалось делать? - Она чуть не плакала. - Господи! Как было хорошо, надо мной жили такие хорошие люди...
- Жили? Кто над вами жил?
- Приличный молодой человек. Головерову вдруг стало обидно.
- Это я, я все время жил над вами! И был приличный молодой человек!
Она посмотрела недоверчиво, попыталась "узнать" - не узнала...
- Сколько же еще будет капать?
- Вода скопилась в перекрытиях, скоро выльется. - Что же делать? А если вспучится паркет?
- Надо все время его протирать насухо. Тогда не размокнет и не вспучится, - посоветовал Головеров.
- Мне сказали: ничего не делать, пока не придет комиссия из префектуры. Должны оценить ущерб.
- Ущерб? Опять ущерб...
- Вы знаете, сколько мне стоило настелить паркет? Полтора миллиона!
Головеров тоскливо огляделся, подставил ладонь под капель.
- Воевать - расходов меньше, чем жить...
- Что? - спросила она с испуганной настороженностью. - Что вы сказали?
- Говорю, стрелять и жечь дешевле обходится! - Глеб прикрыл за собой дверь и побежал по ступеням наверх.
Уходя, он забыл запереть квартиру и теперь, едва переступив порог, почувствовал, что в комнате кто-то есть. Он встал у косяка и осторожно толкнул створку...
В кресле, среди неубранных вчера книг, сидел человек лет сорока, спокойный, по-кошачьи ленивый и хорошо облысевший.
- Прошу прощения, - сказал он, не вставая. - У вас была открыта дверь, Глеб Алексеевич.
Он показал удостоверение начальника отдела по борьбе с организованной преступностью. Фамилия была невыразительная - Иванов. И вот этот Иванов вдруг открыл Глебу еще одну грань будущего, которое ожидает его очень скоро. Наглость участкового имела далеко идущий смысл, и сегодняшнее затопление нижней квартиры было как нельзя кстати для отделения милиции. Еще один "прокол" Головерова, и префектура через суд элементарно выбрасывает уволенного подполковника на улицу без предоставления жилья, квартира не приватизирована, квартплата не вносилась за последний год ни разу, как не оплачивались коммунальные услуги. Хозяин - пьяница, состоит на учете как содержатель притона, нанес материальный ущерб соседям, осталось совсем чуть-чуть, и Головеров - бомж. А отвоеванная таким образом квартира в престижном районе становится добычей милиции, куда она поселит своего работника, возможно, того же участкового, почему он так и старается.
- У меня ощущение, что я бежал из России и живу теперь в чужой стране, признался Головеров, выслушав Иванова.
- Примерно так, - согласился тот. - В первую очередь обработай нижнюю соседку, уговори, заплати ей хорошо сегодня же, наладь дружеские отношения. Все пьянки - побоку. В квартире - идеальная чистота. И больше никаких конфликтов, отделение милиции я возьму на себя.
Глеб посмотрел Иванову в лицо, усмехнулся:
- И все это - за красивые глазки?
- Нет, брат, повсюду рыночные отношения... Пойдешь ко мне заместителем по оперативной работе? С сохранением звания, выслуги лет и должностного оклада.
- А что ты знаешь обо мне?
- Кое-что знаю. Но возьму, несмотря ни на что. И в кадрах все утрясу, пойдут навстречу.
- Что конкретно?
- Был в "Альфе", уволен за дискредитацию после октябрьских событий.
- Не в "Альфе"... Впрочем, не имеет значения. - Что еще?
- Вы совершили подвиг, спасли тысячи русских людей, блестящих русских офицеров, которые пришли защищать Конституцию. Вы остановили кровавую бойню, которую провоцировало правительство вместе с президентом и так называемой передовой интеллигенцией. Вы показали всему миру, какой силой обладает профессиональный воин. И это со временем будет оценено.
- Спасибо, брат, - Глеб пожал Иванову руку. - Но прости, не пойду.
- Объясни, я пойму.
- Ты сам сказал - я профессиональный вояка.
- Но у тебя же классный опыт оперативной работы, тем более в условиях нелегальности, в тылах противника...
- В том-то и дело, что в тылах противника, а не у себя дома, - отпарировал Головеров.
- А говоришь, ощущение, будто в чужой стране...
- Это только ощущение...
Иванов потер затылок, встал и подал руку:
- Все ясно. Иди уговаривай соседку, если что - звони,
Он оставил рабочий и домашний телефоны, распрощался и ушел. А Глеб сел на его нагретое место и стал думать, что можно продать, чтобы вырученными деньгами расплатиться с соседкой. С пустыми руками идти к ней не следовало. У него была новенькая машина - "Жигули" восьмой модели, стоящие в гараже уже три года в ожидании, когда освободится от службы хозяин. Еще и покататься не успел, так что машину продавать нельзя, гараж тоже нельзя, да и не скоро продашь. А деньги же нужны сегодня... Глеб открыл шкаф и сразу наткнулся на дарственные золотые часы и награды - пригоршню орденов и медалей. Он не знал цен, потому распихал в карманы все свои сокровища и поехал на Старый Арбат.
За одни часы дали больше, чем за два "картавых" - так называли орден Ленина. Глебу было жаль орденов, потому что, продавая их, вспомнил свою давнюю юношескую мечту времен поступления в воздушно-десантное училище: вот он, старый, боевой генерал, собирается на парад и надевает китель, будто в панцирь закованный ровными рядами наград. Он был хорошим солдатом и генералом мечтал стать, да теперь уж никак этой мечте не сбыться, даже до "барашка" на голову не успел дослужиться, а мог бы! Мог! Через год получил бы, а прожил всего тридцать два...