- Профессиональный вояка, - уклончиво ответил Грязев.
- Я думал, танцор...
Оказалось, что попасть в профессиональный ансамбль не легче, чем в "Молнию". Можно было великолепно, даже гениально плясать, но если коллектив не желает принять чужака, не проверенного, не испытанного человека, никто не поможет. Даже Заволокин со своим авторитетом. Однако если в спецподразделении ценились личная храбрость, ум и воинский талант, то здесь талантливость вызывала раздражение и зависть. Это же не под пули ходить, а на сцену, под аплодисменты.
В Новосибирске делать было нечего. Грязев распрощался с Заволокиным и отправился на вокзал. И тут ему пришла мысль съездить на родину, во Владивосток, в пригороде которого родился и вырос Александр Иванович и где были развалины той самой церкви. Давняя мечта подогревалась всякий раз, когда небо оказывалось с овчинку, и он с сожалением думал, что так и не успел побывать в своем детстве. Когда же тучи развеивались, вместе с ними угасало и желание. От Новосибирска до родины казалось совсем близко, и выпадет ли еще случай, не станешь ли жалеть потом, что был на полпути и не заехал?
Грязев купил билет до Владивостока и сел в поезд. Не сказать, что был он склонен к путешествиям и бродяжничеству, однако железные дороги любил, а тут еще попала хорошая компания из двух морских офицеров и молодой женщины коммерческого директора фирмы, торгующей рыбой. Ее звали нежно и трепетно Олеся, сама же она была воплощением сгустка энергии. Все трое мужчин на нее тут же и "клюнули": каждый старался обратить внимание на себя, откровенно прислуживая даме. На столе появилась бутылка недорогого вина, кое-какие закуски, а Олеся царственно заявила, что хочет в ресторан. Поезд тронулся под вечер, и наступало время ужина. И тут офицеры сильно смутились, да и Саня Грязев схватился за карман - денег было в обрез, хватило бы на обратную дорогу. Можно представить, сколько стоит сейчас посидеть вечер в вагоне-ресторане с барышней...
Грязев перехватил инициативу, подал Олесе руку:
- За мной, мужики!
Они сразу же поняли, платить будет он, и мгновенно согласились. Александр Иванович представился своим спутникам ведущим танцором ансамбля песни и пляски Российской Армии, и потому от него ждали какого-нибудь номера. Но что можно сплясать в тесноте узкого прохода между столиками? К тому же публика вокруг сидела мясистая, избалованная шоу-концертами и озабоченная деловыми поездками. Веселить ее Грязев не собирался. А вот окончательно отсечь соперников и покорить Олесю становилось делом чести. Музыки в ресторане не было, посетители пили и ели под стук колес, и это подсказало ему решение. Он наврал с три короба буфетчику, мол, едет с невестой в свадебное путешествие и вынужден выполнить ее каприз - станцевать на столе, а свободных ни одного нет. Видимо, буфетчик был привычен к чудачествам пассажиров и не противился, велел официантам принести стол из кухни.
Через некоторое время они доставили и установили в проходе довольно крепкий и звонкий стол с деревянной крышкой. Грязев вскочил на него и стал бить чечетку, имитируя стук поезда, одновременно вплетая в него испанские ритмы. Постепенно он входил в раж, забывался, хотя мешало мотание вагона, бил и слушал лишь свои ноги, закрыв глаза. Крышка стола начинала вибрировать, как бы подзадоривая танцора, и эта вибрация медленно охватывала все пространство вагона, посетители перестали пить, жевать, греметь вилками. В летящем на. восток поезде остановилось всякое движение, исчезли все звуки, вплоть до стука колес. Древний и вечный ритм, выбиваемый кастаньетами жрецов-солнцепоклонников, пронзил толщу времени и оцепенил людей, очаровал слух. И это очарование, передаваясь танцору, вдохновляло его, заставляло радостно трепетать каждую мышцу. Наконец, он почувствовал, как случайная попутная публика в ресторане становится подвластной ему, управляемой; он сейчас мог делать с ней что угодно; сила живых древних ритмов была выше голосового пения, выше и могущественнее музыки, исполняемой на инструментах, ибо костяной стук был естественнее, чем всякий, даже издающий самые очаровательные звуки инструмент. Сейчас он мог заставить людей восторгаться, тихо радоваться, смеяться и плакать...
Он довел до восхищенного экстаза свою спутницу Олесю, внезапно соскочил со стола и сел на свое место. Мгновение еще в вагоне стояла тишина, затем публика разразилась аплодисментами и восторженными криками. Олеся бросилась к нему на шею и поцеловала в губы. К Грязеву потянулись с бокалами, смеялись, говорили какие-то хорошие слова; кто-то просил еще, кто-то бросал деньги, кто-то посылал на его стол бутылки шампанского и конфеты для дамы. Соперники морские офицеры, как бы растворились на это время, перестали существовать. Это была победа с полной капитуляцией противника.
Праздник закончился к полуночи, крепко нагрузив всю компанию дареным шампанским. Грязев рассчитался за ужин с официантом, а буфетчик задержал его у самого выхода и стал уговаривать, чтобы он обязательно пришел завтра. Александр Иванович едва от него отделался и побежал догонять своих. Один из офицеров курил в тамбуре своего вагона с какой-то барышней, а другой... целовался с Олесей в купе.
- Пардон, господа! - сказал Саня, прерывая воровское дело капитан-лейтенанта. - Я вынужден бросить вам вызов, капитан! Вы - подлец!
За неимением перчатки он медленно снял ботинок, содрал с ноги носок и бросил его в лицо сопернику. Капитан стиснул зубы, гневно сверкнул глазами:
- Ну пошли, танцор, я тебя сделаю!
- Вы будете стреляться? - засмеялась и захлопала в ладоши восхищенная Олеся. - Ой, как интересно!
- Сударыня, ложитесь спать! - посоветовал Грязев, закрывая купе.
Они вышли в пустой тамбур. Пока Грязев открывал обе двери, подвыпивший соперник распалял себя, вызывал собственную ярость и пугал противника:
- Ну, лысый, ты сам напросился! Это тебе не чечетку отбивать! Я тебе сейчас макушку поцарапаю! Сейчас ты у меня потанцуешь гопака!
- Победитель едет, - предупредил и объяснил условия Грязев. - Побежденный дальше идет пешком. Вы согласны, капитан?
Капитан был согласен. Они стали спинами к открытым дверным проемам, за которыми с гулом и стуком проносилась заснеженная ночная Сибирь. Врывающийся морозный ветер не мог остудить разгоряченных голов, пузырил рубахи.