В результате ни одну книгу он так и не купил. Алекс хотел узнать о Крэе побольше, но сомневался, что эти книги расскажут ему хоть что-то, что он ещё не знает. Уж точно в них не напишут, почему его личный телефонный номер оказался в списке контактов мобильного телефона наёмного убийцы.
Алекс пошёл обратно по Челси и вскоре свернул на красивую улочку с белыми фасадами, где жил его дядя Ян Райдер. Теперь он делил этот дом с Джек Старбрайт, американкой, которая сначала работала экономкой, но теперь стала его официальной опекуншей (и лучшей подругой). Именно из-за неё Алекс согласился работать на МИ-6. Его отправили под прикрытием шпионить за Иродом Сейли и его компьютерами под названием «Громоотвод». За это ей выдали визу, позволив остаться в Лондоне и присматривать за ним.
Когда Алекс вошёл в дом, она ждала его на кухне. Они договорились, что он вернётся в час, и Джек приготовила к этому времени лёгкий обед. Джек отлично готовила, но отказывалась делать что-либо, на что уходит больше десяти минут. Ей было двадцать восемь лет; стройная, с вечно спутанными рыжими волосами, Джек была из тех, чьё лицо всегда озарено улыбкой – даже в самом плохом настроении.
– Хорошо провёл утро? – спросила она, когда Алекс вошёл на кухню.
– Да. – Алекс осторожно присел, держась за бок.
Джек это заметила, но ничего не сказала.
– Надеюсь, ты голоден, – продолжила она.
– А что на обед?
– Овощное рагу.
– Пахнет хорошо.
– Старинный китайский рецепт. По крайней мере, так написано на упаковке. Бери кока-колу, я как раз пока всё разложу по тарелкам.
Еда в самом деле оказалась вкусной, Алекс даже попытался поесть, но на самом деле у него не было аппетита, и доесть он так и не сумел. Джек ничего не сказала, когда он отнёс в раковину полупустую тарелку, но потом вдруг повернулась к нему:
– Алекс, ты до сих пор винишь себя в том, что случилось во Франции?
Алекс уже собирался уйти с кухни, но после этих слов вернулся к столу.
– Знаешь, пора нам об этом поговорить, – продолжила Джек. – Собственно, нам обо всём пора поговорить!
Она оттолкнула свою тарелку и дождалась, пока Алекс сядет.
– Так, хорошо. Значит, твой дядя – Ян – был не менеджером в банке, а шпионом. Было бы, конечно, замечательно, если бы он хотя бы намекнул мне об этом, но сейчас уже поздновато, потому что он уехал на какое-то задание, там его пристрелили, и из-за этого я застряла здесь и присматриваю за тобой. – Она быстро вскинула руку: – Только пойми меня правильно. Мне нравится здесь. Мне нравится Лондон. Мне даже ты нравишься. Но ты не шпион, Алекс. Ты это знаешь. Даже если у Яна и была какая-то сумасшедшая идея с подготовкой. Ты три раза куда-то исчезал из школы и три раза возвращался ещё более побитый, чем раньше. Я даже знать не хочу, чем именно ты занимаешься, но лично я просто умираю от волнения!
– Я не сам это выбрал… – проговорил Алекс.
– Именно. Шпионы, пули, безумцы, которые пытаются захватить мир, – это всё не твоё дело. Так что ты был прав, когда ничего не предпринял в Сен-Пьере. Ты поступил правильно.
Алекс покачал головой:
– Я должен был сделать что-то. Хоть что-нибудь. Если бы я это сделал, то папа Сабины никогда бы…
– Ты не можешь этого знать. Даже если бы ты позвонил в полицию, что бы они сделали? Не забывай, никто не знал, что он собирался заложить бомбу. Никто не знал, кого он собирается убить. Мне кажется, это бы вообще ничего не изменило. И, если ты на меня за это не рассердишься, Алекс, то в одиночку идти за этим типом, Ясеном… ну, честно, это просто безрассудство. Повезло, что тебя прямо там не убили.
В этом она была абсолютно права. Алекс вспомнил арену, увидел перед собой рога и налитые кровью глаза быка. Он взял стакан и отпил глоток кока-колы.
– Но я всё равно должен кое-что сделать, – сказал он. – Эдвард Плэжер работал над статьёй о Дамьене Крэе. Что-то о тайной встрече в Париже. Может быть, он там покупал наркотики или ещё что такое.
Но уже произнося эти слова, Алекс понимал, что на самом деле сказал глупость. Крэй ненавидел наркотики. Его имя и лицо использовали в социальной рекламе – на плакатах, на телевидении. На его последнем альбоме, «Белые дорожки», целых четыре песни против наркотиков. Для него это явно было что-то личное.