Она замолчала и добавила, словно оправдываясь:
– Так что живет профсоюз не столько на взносы своих членов, сколько на то, что удается отсудить у завода.
И посмотрела на меня, ожидая реакции. Я не очень понимал, что тут можно сказать: богатенькая администрация крупной коммерческой фирмы наняла эксперта, чтобы заткнуть профсоюз, защищающий интересы работников завода. Дело грязное – что тут скажешь.
– Раньше ты не бралась за такие дела, – наконец проговорил я.
Зная вспыльчивый характер тетки, я старался подбирать слова особенно аккуратно.
– Какие такие?
– Сомнительные.
Я мысленно зажмурился, однако, вопреки ожиданиям, бурной реакции не последовало, Вика лишь нахмурилась и тихо сказала:
– Ага, сомнительные. Откуда ты знаешь? Я Пастернака не читал, но осуждаю, так, что ли?
Я оставил недочищенную картошку и вернулся в комнату к остальным газетам. Первый заголовок, который попался мне на глаза, сообщал: «За достойный труд! И достойную оплату труда!»
Виктория тоже перебралась с кухни и уселась в соседнее кресло, гордо указуя раненым пальцем в люстру.
– «Мы работаем на разваливающихся станках», – продолжил чтение я. – «Ростехнадзор принудил руководство «Русского минерала» устранить неполадки конвейера в трехдневной срок». «Почему продан детский лагерь? Где теперь будут отдыхать дети простых работников?». «Каждый день мы идем на смерть: наше оборудование – рухлядь».
На одной из страниц мне попался комикс с подписью: «Начальник ест мясо, а я ем капусту. Вместе мы едим голубцы».
– Тебя уже попросили признать этот анекдот экстремистским? – невесело пошутил я, но Вика притаилась и не отвечала.
– Да, выглядит это все не очень. – Виктория посмотрела сквозь меня долгим невидящим взглядом и проговорила как бы сама себе: – Но тем не менее с этим профсоюзом не все так просто.
– Что не просто? Они передают в своих статьях тайные шифры мадьярских разведчиков? Профсоюз ведь защищает рабочих? Только и всего!
– Защита, как известно, тоже может быть средством манипуляции, – бросила Вика небрежно, поднялась и снова отправилась на кухню.
Наверное, это была цитата из трудов какого-нибудь известного лингвиста. Я цитату не опознал, зато хорошо представил себе, как много может заплатить богатое коммерческое предприятие, чтобы кто-то такую цитату умело ввернул на суде. С администрацией все было более-менее ясно: мы живем в достаточно подлом мире, чтобы руководство завода решило заставить молчать профсоюз с помощью профессионального филолога, который может бесконечно придираться к словам и в конце концов обанкротить газету судами. Но какой резон Виктории вставать на сторону силы? Деньги? Я с трудом представлял себе ситуацию, в которой мою тетку могли бы подкупить. Слишком велик репутационный риск. Что же она ищет в этих газетах? Судя по плачевному состоянию Викиных красных глаз, ответа у нее пока тоже не было.
Нашу возню с газетами прервал неожиданный звонок.
– Ой, это одна журналистка. Я обещала. Я быстро. – Виктория поднялась и отправилась открывать.
Прихватив несколько газет, я ушел в свою комнату за перегородку.
– Ой, нет, это совсем не по моей части, – раздался голос Виктории из коридора.
– Но это нарушение авторского права! Она ворует мои идеи и темы! – ответил высокий плачущий женский голос.
– Но это вопрос ваших отношений. Суд такие дела не решает.
– А что мне делать?
– Менять работу.
– Но я не хочу. Я хочу только, чтобы она перестала воровать внаглую. Так-то я ей и сама не откажу: поставить ее имя рядом с моим – не проблема. Но у нас совсем дико. Представляешь, я ей предложила вчера: давайте сделаем репортаж про чемпионат по плаванию с включением маленькой панорамы «как это было раньше». А она мне отвечает: «Нет, мы сделаем еще смешнее. Мы включим в сюжет о чемпионате кадры хроники. По-моему, гениальная идея!» Прямо в глаза мне это говорит, представь! Я ей отвечаю, что, мол, я именно это и имела в виду, что панорама «как это было раньше» и хроника – это синонимы, а ей плевать. Она реально думает, что гений: украдет и считает, что сама это сделала. Искренне считает! Разве это не нарушение авторского права? Как ей объяснить?
– Я тебе еще раз повторяю: объяснить тут ничего нельзя, – с нетерпением в голосе повторила тетка. – Это болезнь. Мания величия называется. Вкупе с идейной бесплодностью. И полной бессовестностью. Ваша редакторша – нравственный урод, ошибка мирозданья. Суд тут бессилен, потому что идеи не патентуются. Вот если бы она твои тексты перепечатывала, это другое. А так – меняй работу.