– Сами-сами, – кивнул он.
– Но Диана Игоревна говорит…
– Диана Игоревна? – переспросил он с интонацией, которая мне не понравилась.
Я промолчал. В конце концов, кому тут больше всех надо? Пусть сами разбираются.
– Берсенев, – строго глянул Валеев, – ты понял меня? Вакцинация. Сам буду показывать. И девчонок позови. А то небось дрыхнут до сих пор…
Главврач легко толкнул меня в сторону свинарника.
– Давай иди, фельдшеров предупреди. Скажи – хряков послезавтра или когда… На следующей неделе уж будем.
Пожалуй, Валеев был единственный человек в моем нынешнем окружении, который употреблял правильную форму слов «фельдшер», «доктор», а также многих других, чем приятно меня удивлял, но и настораживал одновременно. В следующую секунду Тимур Тимурович подмигнул уже дружелюбнее, намекая, что разговор и психологическое воздействие с целью демонстрации авторитета закончены.
– И да, Берсеньев! – крикнул он вдогонку. – Хватит из фельдшерской спирт таскать! Я ведь молчу-молчу, а захочу – из камня воду выжму, не то что из тебя спирт. Давай чтоб в последний раз от тебя утром так тащило, а то хрен я тебе практику засчитаю. Будешь тут до лета куковать!
Черт побери! Это было уже совсем несправедливо. Во-первых, спирта из фельдшерской я не таскал. Спирт приехал сам, из города, но признать это – значило сдать всех. Во-вторых, за месяц своего пребывания в деревне я напился чуть ли не впервые, в смысле вот именно напился. Так-то выпивали тут, конечно, все… И надо же, сразу так влететь. Прямо перед дембелем.
Отнекиваться было бесполезно: Валеев ветеринарил в деревне не первый год и по выхлопу отличал медицинский спирт от самогона. Но и согласиться с ним не вариант.
– Тимур Тимурович, спирт из фельдшерской я не брал, – твердо возразил я. – Девчонки тоже. Сто процентов.
Он посмотрел внимательно, как будто увидел у меня на лбу комара.
– Да какая разница, брал – не брал. Думаешь, мне спирта жалко? Залейся у меня этого спирта! Я тебе не про «брал – не брал» говорю, а про «пил – не пил». Понял?!
Он подался вперед и навис надо мною, как коршун, приметивший полевку. Порыв ветра сдул наконец налипшую крошку.
– Понял, спрашиваю? – повторил врач.
Я кивнул, но нашему главному этого было мало, и он продолжил:
– Когда пьешь, помни три условия: с кем, когда и сколько. Будешь помнить – может, и пить-то не понадобится.
Я снова кивнул. Что тут ответишь? Утро началось хуже некуда.
Ветеринарная практика представляет неисчислимые возможности попасть в дурацкое положение.
Кое-как сбив с сапог жирные комья глины, я наконец оказался в новом каркасном амбаре, куда отделили хряков. Свиноматки и еще нерожавшие молодые самки остались в старом свинарнике, потому что от визга самцов, над которыми творилось насилие, они могли занемочь и со временем даже сдохнуть.
Новый амбар – детище Валеева. Главный ветеринарный врач автономного фермерского хозяйства «Старое Озерное» гордился им и планировал в скором времени разместить здесь современный медицинский блок с рентгеном и лабораторией для анализов. За неофитскую увлеченность новыми технологиями главврача в деревне считали немного со сдвигом и очень уважали одновременно.
Когда я вошел, мимо меня с сосредоточенным видом просеменил крупный розовобокий поросенок, следом за которым, шлепая грязными, не по размеру огромными галошами, неслась та самая подбитая хряком фельдшерица Людмила. Телогрейка на ней скособочилась, платок съехал, показались тоненькие с проседью волосы, зачесанные назад. На раскрасневшемся лице, казавшемся нарочно намасленным, посиневший и местами уже пожелтевший фингал выделялся, как заплатка. И сама Людмила, и ее широколицая рябая напарница, имени которой я не знал, смотрелись в стерильном великолепии нового медблока как инородные предметы.
– Лови его! – заорала напарница, но Людмила резко затормозила и выдохнула мне прямо в лицо запахом молока и лука:
– Шут с ним! Попадется еще, щучий потрох! Ты нам, Сашка, давай бочку держи! Они ж, стервецы, валят ее.
Людмила, тяжело дыша после бега, ухватилась за рукав моей куртки и по-хозяйски потащила меня к самому дальнему загону, где в окружении ошалевших от ужаса сеголеток копошилась ее напарница.
Судя по нервной беготне и осуждающему хрюканью, хряки прекрасно поняли, что́ с ними собираются вытворять две бесчувственные деревенские бабы и один студент-практикант – предатель самой мужской сущности.
Напарница подняла лицо, покрытое веснушками. Рыжая-бесстыжая подмигнула мне кокетливо и коварно.