Вопрос: Признавал ли себя виновным Белов на предварительном следствии?
Ответ: Да, он писал собственноручно, что виновным себя признает.
Вопрос: Применялись ли к Белову физические меры воздействия?
Ответ: Я его лично не бил, но допускаю, что когда Николаев и Ямницкий допрашивали Белова в моем отсутствии, они его били. Я такой вывод делаю потому, что Николаев и Ямницкий охотно применяли методы избиения арестованных, подробнее по делу Белова я за давностью времени показать не могу. Примером того, как Николаев и Ямницкий относились к допросам, могу привести следующий факт: в 1937 или 1938 году я лично видел в коридоре Лефортовской тюрьмы, как вели с допроса арестованного, избитого в такой степени, что его надзиратели не вели, а почти несли. Я спросил у кого-то из следователей, кто этот арестованный. Мне ответили, что это комкор Ковтюх... Из того же кабинета, из которого вывели избитого Ковтюха, вслед за ним вышли Николаев, Ямницкий и еще кто-то из руководящих работников Особого отдела. Со стороны Николаева и Ямницкого были и другие многие факты избиений арестованных, о чем знали все ведущие следствие»56.
Но такие же подобные факты уличают и самого Казакевича. Как не берегся осторожный Владимир Михайлович, стараясь не оставлять больших следов своих злодеяний, тем не менее не всегда ему это удавалось. А «наследил» он весьма заметно — улики остались в целом ряде следственных дел, этих немых свидетелей человеческих трагедий. Многолетние хранители тайн, они же и открыва-
ют их нам, не давая насильникам и убийцам невинных людей уйти от возмездия и проклятий.
Казакевич, как установлено Главной военной прокуратурой, добивался от подследственных ложных показаний, оговора в совершении ими тягчайших преступлений путем систематических жестоких избиений, длительных изнурительных допросов, лишения сна, угроз, запугивания и применения других, запрещенных законом методов ведения следствия.
Из заявления дивизионного комиссара Н.Ф. Севастьянова от 3 октября 1939 года (подлинник заявления находится в материалах его архивно-следственного дела № 981226): «В начале следствия я следователю Казакевичу доказывал свою непричастность к антисоветской организации. С третьего допроса меня стали бить. На почве нервного потрясения у меня возник непреодолимый ужас перед избиениями и допросами, я быстро дошел до крайней степени нервного и физического истощения, был на грани сумасшествия, в таком состоянии вынужден был дать на себя ложные показания...»
Он же в заявлении на имя Сталина от 3 декабря 1939 года:
«1) Капитан Казакевич бил меня по лицу так, что я кубарем летал по комнате, бил под подбородок, под ребра, каблуками своих ботинок бил по коленям моих ног, гонял меня по комнате, сам бегал за мной, бил меня.
2) Клал меня животом на стул, хотя я болел воспалением печени, в таком положении лупил резиной и причинял мне острую физическую боль.
3) Клал меня на пол, на полу лупил резиной.
4) Брал меня за шиворот и спрашивал: «Хочешь, я дам тебе по морде?» Когда я отвечал: «Не хочу», он бил меня по лицу; когда отвечал: «Бейте», тоже бил; когда ничего не отвечал, опять бил, требуя ответа, с угрозами требовал от меня ответа, почему у меня морда похожа на бандита Троцкого, заставлял меня садиться в профиль к свету и всячески издевался насчет того, что у меня троцкистская морда.
5) Находясь 3 месяца в Лефортовской тюрьме, я спал в сутки не больше часу... Если бы у меня хватило сил и воли, я бы не дошел до такого позора, до клеветы на себя и на других...»
И еще одна выдержка из заявления Н.Ф. Севастьянова от 21 февраля 1940 года: «Убежден, что следствие нетвердо было уверено в том, что я враг народа, иначе чем я могу объяснить следующие слова капитана Казакевича, сказанные мне, когда я избитый, рыдая, стал писать ложные на себя показания, говоря ему: «Что я буду писать?» «Пишите, — сказал он, — так, чтобы было похоже на правду...»57
Постановлением Военной коллегии от 8 июля 1941 года Н.Ф. Севастьянов был приговорен к расстрелу за участие в антисоветской заговорщической организации и проведение подрывной работы в области боеспособности пограничных и внутренних войск.
Спустя двадцать лет Казакевич, к тому времени полковник в отставке, заслуживший за усердие по службе 24 государственные награды, пытается откреститься от своего грязного прошлого. Давая показания в качестве свидетеля в Главной военной прокуратуре в марте 1956 года, на вопрос майора юстиции Расторгуева по существу заявлений Н.Ф. Севастьянова о систематическом и зверском избиении его Казакевичем, он, ссылаясь на плохую память, старательно уходит от признания изложенных фактов.