Мы забрызгали водой весь пол и коврик возле ванны, потом как-то стремительно оказались в комнате под одеялом… помню белое постельное белье на кровати Тима – из гладкой, напоминающей шелк, но куда более дешевой ткани, с которого мы то и дело почти соскальзывали. А одеяло соскальзывало буквально, и, несмотря на то что отопление не работало, мы не спешили возвращать его обратно. Теперь было и без того жарко.
Так начался совсем другой период. Менее гармоничный, более острый и суетной, период бесконечных метаний и осмысливаний. Казалось бы, наша дружба перетекла в нечто большее довольно органично – почему было просто не позволить течению и дальше нести нас вперед? Тим, похоже, именно так и рассуждал, если он вообще умел рассуждать.
У меня было иначе. Осознав, что это был не случайный эпизод и все бесповоротно изменилось, я первым делом испытала страх.
– У нас с тобой отношения? – Я никогда не чувствовала себя глупее, чем в момент, когда задавала Тиму этот вопрос – требовательно, с надрывом, точно любовница, собирающаяся отмолить своего обожаемого у жены.
Да еще момент вряд ли был подходящий – и одеяло опять соскальзывало, так что мы оба подоткнули его под себя и лежали как в коконе. С пятницы прошло всего два дня.
– Ну, зачем сразу как-то это обзывать. Главное, тебе хорошо? – ласково ответил Тим, перебирая мои спутанные волосы.
Мысленно я каждую минуту пополняла свою коллекцию мгновениями и образами, которые совсем недавно показались бы невероятными, нелепыми. Его мягкие ладони – на моей обнаженной коже. Пальцы, сплетающиеся с моими так естественно и в то же время почти торжественно… Из таких мелочей все и складывается. А обратно потом уже не разложишь.
– Да… мне хорошо, – прошептала я, – но…
– Какое еще «но». – Тим закрыл мне рот поцелуем – а интересно, он, кажется, с сюрпризом, тверже и жестче, чем я думала – знает, чего хочет и не упустит этого… а я в его ловушке, в умело расставленных сетях, разве это не прекрасно?..
Но нет, не прекрасно, к черту ловушки, мне нужна обратно моя свобода, а не отношения, ведь несколько дней назад я была счастлива, а теперь – как на иголках и беззащитна, будто младенец, подкинутый к двери чьей-то избушки под покровом морозной ночи. В окнах свет, но откроется ли дверь – или мне предстоит мучительно замерзнуть здесь, в шаге от теплого очага?..
– Ты не хочешь меня слушать, – пробормотала я.
– Верно, – с удовольствием согласился Тим. – А зачем нам вообще слова?
– Я собираюсь сказать что-то важное! – капризно возразила я.
– Ладно, я весь внимание.
– Прекрати!
– Что?
– Ты можешь не касаться меня хотя бы минуту? Это отвлекает!
– Лежать рядом с раздетой девушкой и не касаться ее целую минуту? Лет в восемьдесят – может быть…
Я все-таки сдержала улыбку. Нет уж, надо высказаться, чтобы больше не болело, не нарывало, а то после будет хуже. Сбросить этот груз сейчас – и больше ничего не бояться. И тонуть в его объятиях, и смеяться, и шутить, и целоваться, и все-все-все, если только захочется. Плохо было одно: я не понимала, как сформулировать то, что меня разъедает, а долгих обрывочных объяснений Тим, кажется, не выдержал бы. В былые времена – за кухонным столом с бокалом вина – слушал бы часами, а теперь, сорвавшись с петель, выбравшись из пут, он стал нетерпеливым, даже резковатым в своей нежности. А что если я не знала его и все это время он всего лишь выжидал, на цыпочках обхаживая «добычу»? Этого-то мой «детектор» распознать не мог…
– Тим, мне не по себе. И не только потому что ты открылся для меня в новом свете…
– Ты намекаешь, что бра лучше погасить? Мне темнота тоже кажется более волнующей…
– Тим!
– М-м?
– Со мной непросто. Я чувствую, когда врут.
– Тоже мне Америку открыла. Лучше бы сообщила что-нибудь новое. О своих сиюминутных ощущениях, например… Можешь описать их? Лично я сейчас ассоциирую себя с огромным всемогущим китом в безбрежном, неспокойном и в то же время величественном океане…
– О не-ет. Опять.
– Что?
– Ничего… понимаешь, мне нельзя ни с кем быть. Я не верю людям… я их даже немного презираю.
– Меня не презираешь? – осведомился Тим, вроде бы наконец-то настроившись на мою волну.
То, как он ускользал до этого, вызывало во мне чуть ли не панику. Как будто он был моим соперником в бою без правил, исчезнувшим из обзора, так что в любой момент можно было ожидать удара. В спину или в упор – неважно, я была слишком растеряна, чтобы выдержать, а тем более отразить любой из них. Пришлось успокаивать себя на выдохе после глубокого, продолжительного вдоха: «Это ведь Тим, вы не враги, вы лучшие друзья, и он тебя обязательно поймет. Вот, уже перестал менять тему».