Он повернулся в профиль, и я обнаружила, что у него очень непропорциональный, загнутый книзу нос. Весьма заметный недостаток, а если прибавить очень небрежную прическу – слишком небрежную, чтобы это выглядело стильно, – четырехдневную щетину и щербинку между передними нижними зубами, то образ получался малопривлекательный. Да еще фигура. Назвать его полным было нельзя, но живот слегка выдавался вперед, обтянутый не первой свежести белой футболкой.
– Я сама донесу.
– Вы очень недружелюбная, улыбнитесь, а?
– Зачем?
– Да просто так, для себя, не для меня же. Наверняка улыбка идет вам куда больше, чем суровость.
Сама не зная почему, я повиновалась – не специально, просто вдруг почувствовала, как уголки губ сами собой ползут вверх. Я редко улыбалась незнакомцам.
– Вот, так я и думал! – возликовал парень. – Выглядите великолепно! Честное слово, от души.
– Я и так в курсе, что вы не врете, – пробормотала я.
– Серьезно? Это видно?
– Нет. Чутье.
– Хорошая интуиция? Разбираетесь в людях? Что обо мне скажете?
– Лучше вам не знать. – Я потянулась за своим пакетом, который уже каким-то чудом оказался у него в руках.
– А я думаю, знать всегда лучше – ненавижу, когда от меня что-то скрывают.
– Я тоже. – Зачем я это сказала?
– Видите, вы меня понимаете, – обрадовался он. – Давайте так: я несу до дома ваши кирпичи, а вы рассказываете мне свое первое впечатление обо мне.
– Ага, а потом, зная, где я живу, вы будете караулить меня возле подъезда по утрам, тащиться следом до самого института и позорить меня перед однокурсниками, – вырвалось у меня.
«Позорить». Бедный парень. Он не красавец, конечно, но зачем было ему грубить? Да и с чего я вообще так разболталась?
– Караулить? Какие фантазии, с чего вы взяли, что у меня столько свободного времени? – Он хохотал, будто я произнесла что-то невероятно смешное, хотя должен был, по идее, оскорбиться и ретироваться. Хорошо, если не с моим пакетом.
– Меня это не интересует. Просто оставьте меня в покое, – рубанула я (так-то лучше).
– Я и не планировал вас беспокоить. Помогу дотащить вещи, полюбуюсь еще немного вашей улыбкой – где она, кстати? – и исчезну. Вы уже скрасили мой день. А насчет первого впечатления – как хотите. Думаю, я и так понял.
Он продолжил путь вровень со мной – к моему удивлению, молча. Я размяла уставшую и испачканную краской с пакета руку и неожиданно для себя спросила:
– А почему ходить в банк – не женское дело?
Парень отозвался охотно и многословно:
– Такие заведения строились не для юных девушек, а для унылых клерков, офисного планктона. Разве тяжелая дверь – не убедительное тому подтверждение? Распахнуть ее одной рукой они еще способны, а вот сотворить какое-нибудь чудо – слепить для любимой девушки снеговика, например, негнущимися руками в двадцатиградусный мороз – уже нет. Что-то у них там внутри отмерло. Может, частые операции с деньгами способствуют атрофии сердца?
Я нахмурилась. Что несет этот человек? Никогда не слышала такой чуши: клерки, снеговики, денежные операции... как вообще он умудрился увязать все это в пяти фразах?
– Вы ведете к тому, что девушки не должны снимать деньги в банке, – попыталась конкретизировать я, – или у них вообще не должно быть банковских карточек, да и в принципе собственных средств? Возможно, наш удел – сидеть на шее у мужей и понемногу наскребать на домашнее хозяйство и маникюр из их жалких подачек?
Молодой человек воззрился на меня то ли удивленно, то ли восхищенно.
– Вот это ассоциативный ряд! Я вам о любви, а вы мне про несчастных домохозяек.
– Хм, мне казалось, мы говорили о банках.
– Это вы говорили о банках, а я о чувствах. Все остальное так скучно.
– Вы меня запутали. Я задала вопрос...
– Вопрос? Какой?
– У меня сейчас голова кругом пойдет.
– Ой, только не злитесь, это вам не к лицу. Что за вопрос... а, вспомнил. Почему я сказал, что женщины не должна ходить в банк? Да понятия не имею, почему я так сказал. Вообще, под «не женским делом» я подразумевал тягание тяжелых сумок и не менее тяжелых дверей.
– А зачем вы потом уточнили...
– Да просто так!
Тогда я еще не подозревала, что это очень в его духе – ляпнуть что-нибудь «просто так», под настроение, а потом нафантазировать вокруг этой фразы целую теорию. Нет, он не был банальным хвастливым сочинителем, как мой отчим – просто ему нравилось сооружать вавилонские башни из мыслей, слов и эмоций, наслаждаться ими, а потом рушить и строить новые. Такой у него был способ познания мира.
Я произнесла безнадежным голосом: