– Да… Нет… Рисую. Что же дальше произошло?
Такер был прав: я еще даже не начал рисовать.
– Он стал задирать ей платье, а мне предложил присоединиться. Сначала я просто говорил: "Оставь девочку в покое", но он делал вид, что не слышит. Зря он предложил мне присоединиться. Это меня ужасно разозлило. Я не псих какой-нибудь, чтобы заниматься сексом с детьми. Черт бы побрал Стэна! Я оттолкнул его от Энни. Уверяю тебя, Вилли, он не сделал ей больно. Не успел. Мне бы раньше надо было его остановить, тогда бы и платье не порвал. Да шут с ним – с платьем. Что уж теперь.
Такер замолчал, а я, подождав несколько секунд, спросил:
– Ну… что дальше произошло?
– Мы сцепились не на шутку. Вот, ты видишь результат. Живописно, да? Стэн дерется не хуже меня. Трудно сказать, чем бы всё это закончилось. Поубивали бы друг-друга. Но Энни, молодец, позвала соседей – братьев Вилсон. Они нас и разняли. Спросили, позвать ли констебля, на что мы ответили: "Нет, нет. Мы уже помирились". Полицию я не боюсь, у меня там друг, но все равно незачем лишний раз связываться с ними. Потом я прогнал Стэна, и мы с Энни пошли сюда. Она очень волновалась, что я весь в крови. Энни – добрая девчонка. Да ты и сам знаешь. Она мне и подсказала, что нужно взять свечи и попросить тебя нарисовать еще один портрет. Ты уж постарайся, ладно?
– Я всегда стараюсь. Честно. Просто, редко что-то получается. Спасибо вам, что вступились за Энни.
– Ерунда. По-другому и быть не могло. Или ты ожидал от меня только грубость?
– Нет, нет. Что вы, – быстро ответил я, подумав: «А чего от тебя ещё ожидать?»
Такер прикрыл глаза и заснул. Прямо на стуле. Я не стал его будить. Просто продолжал писать портрет, пытаясь поймать живописную реку – так я назвал свое состояние, в котором у меня получаются картины, полные волшебства. И еще я ждал ту мелодию, что звучала в прошлый раз, когда я рисовал розу и Сумрака.
И музыка заиграла. Сначала совсем тихо. Я даже подумал, что это немного другая мелодия. Но она заиграла громче, и я все больше и больше узнавал ее. Ту самую, которую уже стал называть «моей». Смешно, я же не композитор, который её написал. Слышал её, наверное, когда-то, просто забыл. У меня нет слуха. Я не пою и ни на чём не играю. Но мою мелодию могу различить. Постепенно запоминаю её всё лучше и лучше. Неспешное начало – словно дождь шепчет мне: "Рисуй. Вилли, рисуй! Я с тобой. Не думай ни о чем плохом, расслабься", а потом не только он, но и звуки музыки – такие же нежные, как этот дождь.“Музыка дождя” – хорошее название для мелодии.
Такер в полный рост появился на холсте уже минут через двадцать – быстрая и чувственная живопись большими мазками. Часов у меня не было, но мне показалось, что Такер проспал два часа по меньшей мере.
– А? Вилли, я заснул?
– Да, но это нормально. Я так много ваших портретов написал, что хорошо знаю что и как. Всё закончил, кажется.
– Дай посмотрю, – он вскочил со стула и тут же закричал: – Вот это да! Братец, да ты чудо сотворил! Ни нога, ни рука больше не болят. Понимаешь? Совершенно не болят! Покажи портрет.
Он стал рассматривать холст. На лице Такера по-прежнему были порезы, синяки, засохшая кровь. На портрете же я оставил лишь старые шрамы. Я был уверен, что завтра лицо Такера станет таким. Ведь я опять слышал мою мелодию.
Такеру портрет понравился:
– Забираю. Ты же сказал, что он готов, так?
– Да.
– Пока это лучший из моих портретов. Верно?
– Вы правы. Несомненно, что-то получилось.
– Ага. Что-то. Вот завтра и посмотрим, что именно. Но уже сейчас я уверен, ты вылечил мне руку и ногу. Они совсем не болят. Спасибо, Вилли!
–Это я должен вас благодарить.
– Ты? – Он посмотрел на меня озадаченно.
– Да, за Энни. Вы спасли её.
– Ах, да. Дьявол, я же всё забыл, пока спал, – он громко засмеялся.
Никогда не слышал смеха Такера. Он похлопал меня по плечу, забрал холст и, довольный, пошел было к двери, но вдруг остановился.
Только что улыбавшееся лицо посерело, словно он вспомнил что-то ужасное. Такер снова стал пристально рассматривать портрет. Потом посмотрел мне в глаза и сказал: