В дверь я позвонила звонко, какого фига я буду трястись перед ними. Мы из одного городка! Ну выскочили они раньше, так что, теперь я должна им в ножки кланяться? Попробую остаться у них на день-два, а там... Как судьба повернется. А вот мамашу помню, как зовут, врачиху нашу районную, - Надежда Ивановна. Слава Богу, что её хоть не забыла!
За дверью зашлепали шажки и старческий голос громко бормотал: сичас, сичас, кто там?
- Здравствуйте! - Прокричала я сквозь дверь, - Я из Славинска, вашей внучки подруга! Ангел я!
Правда, она всегда лучше действует.
Дверь приоткрылась.
(Что бы мы все делали, если бы человечество лишилось любопытства!)
Через цепочку на меня смотрела маленькая старушонка.
Да, это она, Клавдия Егоровна! Но как же она состарилась! Седая как лунь, личико - печеное яблочко.
Но и она меня не сразу узнала, я ведь тоже изменилась, особенно в последнее время - во Франции побывала, все ж таки.
Клавдя присматривалась ко мне, присматривалась, и наконец-то! запричитала, отмахнув цепочку.
- Никак Володьки и Зойки дочка, из авоськи!
И расхохоталась.
- Она, Клавдия Егоровна, - ответила я уже не так сладко. Далась эта авоська!
Клавдя - старуха была добрая и хорошо ко мне относилась. Алена, конечно, воображала из себя невесть что, - как же папа - ша - главный в городе.
Но как-то так получилось, - я придумщица, проще - врушка была отменная, - меня к ним пускали, думаю, из-за моих россказ - ней, которым бабка верила истово, а отец Алены и её мамаша потешались.
Я стояла в холле огромной квартиры, а Егоровна все вспоминала и вспоминала Славинск и никуда меня не звала.
И вдруг заплакала и сказала: Надюшки-то больше нету, умерла она от какой-то такой болезни, что и не выговоришь, а Саня-то мой, снова женился, на молоденькой ( здесь я услышала легкое осуждение в голосе), и теперь только и приезжает к нам, когда деньги привозит, а когда новая мадама съезжает с дачи, - в августе - они с Аленкой могут туда ехать.
Тут Егоровна спохватилась.
- Ой, да что это я, гостюшку в прихожей держу. Идем, Ангелинка, идем, я тебя чаем напою. У тебя и вещей-то нет, одна сумочка заплечная? Проездом куда?
Так она бормотала, пока мы шли по длинному коридору, в самый его конец. А про вещички и "проездом" старая хитрая мышь спросила не так просто, надо было ей узнать, - надолго ли гостьюшка?
Не знает бедная старушенция, что я к ним вообще - подселиться.
Егоровна провела меня на кухню - в свою епархию. Но и здесь было так, будто на кухне происходят приемы.
Отделана она была небесно-голубым.
Пол плиточный, красоты несказанной. Кухонные шкафы - хоть сейчас на выставку, и тоже голубые.
Вазоны с цветами, запах такой, что можно одуреть от его сладости.
Егоровна стащила с меня куртку, рюкзак я сняла сама и повесила рядышком на ручку двери - слишком он был драгоценный.
Старуха потрясла мою куртку и сказала, - ишь, теперь в Славинске ходют как у нас в Москве? Маманя, небось, скопила?
Я разозлилась чертовски и ответила: сама купила, заработала. Я теперь секретарем у писателя работаю, тут же, не запнувшись, соврала я.
Егоровна вдруг вскочила, залезла в блистающий позолотой холодильник и достала оттуда разные нарезки: рыба, ветчина, колбаса копченая...
Тут же объяснив свою щедрость.
- Аленушка их, эти резки, не любит. Я вот накупила, удобно, все изделано, нарезано, вкуснятина... А она не хочет, вот все и лежит. Ты ешь, ешь, вкусно. И я с тобой поем за компанию, одной-то - тоска.
И две слезки выкатились из её старых обесцвеченных годами глаз.
Мне стало жаль Егоровну.
Не сладкая как торт, видно, у неё жизнь.
Теперь получается, Алена - хозяйка и к тому же, видно, крепкий орешек.
Ну, нет, я не дамся. Что-нибудь да придумаю.
Да и придумывать много не надо.
И полился мой рассказ и о Ницце, где я только что отдыхала с дедом, который меня разыскал на старости лет в Славинске, и что... теперь дед улетел в Америку на неделю, а я решила пока его нет, поискать старых знакомых, погулять и осмотреться.
Моя благодарная слушательница вскочила со стула и сказала, - я сичас, ты подождь тут... - И убежала.
Как я поняла, - к Алене.
Проняла я старую. И осталась ждать своей участи.
Буду держаться нагло, жизнь меня уже многому научила.
И вот из-за угла кухни вылезает бабкина седая голова и глаза её мне подмигивают, подмаргивают.
- Я девчонкам про тебя сказала, они хотят на тебя посмотреть ( Посмотреть? Думаю, это им недешево обойдется!). Там ещё подружка Аленкина, - у бабки наморщилось личико, э-э, видно, подружка не из бабкиных любимиц...
Я нахально шагнула в комнату, куда мне приоткрыла дверь бабка, сама тут же испарившись.
Рюкзак! Он остался на кухне, - но не думаю, что бабку заинтересуют какие-то папки с бумагами, а уж что она в рюкзак полезет, - не ходи гадать!
В огромной комнате, на ковре и подушках сидели две девицы.
Одну из них я признала.
Это была Алена, повзрослевшая, но не похорошевшая, зато вторая девица - красавица.
Да ведь я встречала её в Сан Тропе! С тем мужиком, которого потом убили, и с которым "мой двоюродный дедушка" имел какие-то тайные дела, но убийство все испортило! Да вот она, эта девица, и убила! Скорее всего она только-только приехала с... цинковым гробиком своего любовника?... Бедная девка.
По глазам грузинки я увидела, что и она меня узнала!
Наконец, я первая заставила себя улыбнуться и сказала, - мы все, кажется, знакомы...
Алена вскинулась.
- Как это? Я тебя еле-еле вспомнила, то откуда тебе знать Тинатин?
Она была возмущена моим нахальством!
Но Тинатин не собиралась ссориться.
- Да, я вас помню, - томно и гортанно произнесла она, - по Сан-Тропе... - она явно что-то хотела добавить, но остановила себя и обернулась к обалдевшей Алене ( не знаю, уж как и что им сказала Егоровна, но видимо, они из её шепота ничего не поняли),
- представь, мы виделись с этой дамой ( Тинатин была до такой степени светской, что у меня скулы свело, ну, ничего, я научу их "родину любить!" как говаривал мой папаня, когда собирался кого-нибудь "тронуть") во Франции, совсем недавно...
Тут вступила и я.