Казиев опять зажурчал.
- Дело в том, что ваш дедушка вел дела с моим другом... - Казиев состроил постную физиономию, - которого там же и убили. Вы слышали?
Она кивнула.
- Друг мой был крайне порядочный человек, ни в чем не замешанный ТАКОМ, вы понимаете? Мне сообщили, что уже нашли мелкого завистника, убийцу, соотечественника кстати. Так что вопрос закрыт. Хотя я не верю в эту версию нисколько. Там - по-моему, другое. - Казиев значительно посмотрел на Ангела.
В принципе, кто повинен в гибели близкого друга, как он определял Родю, его не интересовало. Другое интересовало Казиева! Расшибется, не выпустит никуда этого... а узнает!
- Я знаю, что у вашего дедушки находится масса интересного материала, за каковым мы, кинематографисты, гоняемся... Родя нас всех опередил. Во всем.
Казиев печально повесил голову.
Ангел металась.
Господи, да что же это он все о старике и старике! Что там за материалы? Она до сих пор не удосужилась просмотреть их, хотя у неё только часть... О чем хоть они!?
Н а д о с в о р а ч и в а т ь т е м у! У меня к нему другое. Вернусь домой, - просмотрю все до листочка! Не дура же я!
Пойму, в чем соль... И мы с Максом пойдем к старику.
Пускай разъяснит, в чем дело. На его бумаги ни она, ни Макс не претендуют!
- Милый мой Ангел, - по-новой завел Казиев, и вдруг как бы удивился. Как же красиво назвали вас родители! Верно вы и по характеру ангел?
- Нет, - почти грубо ответила Ангел, до того ей надоел этот Казиев со своими ужимками!
А он не унимался.
- Но я все не о том... - Улыбнулся он ей почти нежно, - я хотел бы спросить вас, что же это за материалы у Вашего дедушки? В конце концов, не один же Родя мог снять кино... Я - готов.
Она его не дослушала.
- Дедушка сейчас в Америке, в Нью-Йорке, у своих друзей, и когда вернется, я не знаю.
- А скорее вы - туда? - Хитро посмотрел на неё Казиев.
- Нет. - Как отрубила она. - Он звал, но мне Америка не нравится (она сказала тут правду).
Хватит лю-лю!
- Тимофей Михайлович...
Казиев поднял руки.
- Какой "Михайлович", что вы! В нашем мире, пока тебе не исполнилось сто пятьдесят лет, ты - Тим, Клара, Даша, Маша... Так что прошу вас, дорогой, или - дорогая Ангел, - без отчеств, фамилий, регалий и прочих официозов! Хотите ещё выпить, но уже как надо?
- Хочу, - заявила Ангел и почувствовала, что щеки у неё пылают, настроение боевое и она сейчас все может сказать и сделать.
Казиев со страстью набухал ей виски, льда и повесил кусочек лимона на край бокальца.
Ангел выпила все до капли, промакнула губы салфеткой и решилась.
- Тимофей Михайлович, простите, я пришла к вам из-за рукописи моего Учителя, Леонида Матвеевича Афонина. Он просил меня...
Злобный вопль он поглотил с трудом.
- Малышка, слушайте меня внимательно и не перебивайте. Я не единожды повторюсь, но делаю это ещё раз ради вас, вы мне симпатичны. Хотя у меня совершенно нет времени! А меня терзают и терзают!.. Теперь вот вы пришли... Ну, что такое, право? Ходят и ходят какие-то дети и, простите уж, пристают ко мне с рукописью этого человека, которого я, по правде, в нашей сутолоке жизни, совсем забыл! Леонид, давний мой знакомец, со студенческой скамьи, как говорится. Мальчик из знатной партийной семьи, но бездарен как топор. Пил по-черному уже тогда. Напьется - баешник, трезвый - ни в зуб ногой, извините. Я ему помогал, как мог. Но есть пределы!.. В очередной раз, когда на выходе был мой фильма "Росы...", я уж забыл все название, но тогда он прогремел...
- Я видела, - тихо влезла Ангел в его речь.
- Замечательно! - Откликнулся недовольным тоном Казиев. Его перебили! - Так вот, продолжаю, чтобы вы все поняли. Он пришел ко мне и... - Казиев вдруг остановился и как-то странно раздумчиво посмотрел на Ангела. Впрочем, вам все это неинтересно. Не буду загружать вашу головку. Короче, я сделал, все, что мог. привлекал его везде, где сам работал, а он пил. Почти беспробудно, и тогда я от него отказался! Что я мог? Скажите мне, что? Че ловек сам себя губит. Я, конечно, не добряк, но и не злодей, - сделал я для него немало. Но, но... И он вдруг исчез, испарился. Потом, лет через несколько, он прислал мне письмо из какого-то городка, не помню...
- Славинска, - прошептала Ангел.
- Что? - Переспросил опять чем-то недовольный Казиев, - ах, да, кажется так, - Славинск. Письмо было в обычном его духе, - жалобы и просьбы... Я не ответил. Все. Я сделал все, что мог. В
Славинск я ехать не собирался, уж простите. Жена, балерина Большого, с ним развелась. Вот такая история. И теперь появляется эта махинища - роман, который я же ему помогал вначале писать!
И через двадцать почти лет этот стареющий дурак засылает вас с этим идиотским романом и мне все морочат голову с ним! Это, поймите, невозможно, это наглость, в конце концов. - Казиев распалилися неожиданно, это, видно, созревало в нем по мере рассказа. - Вы хотите знать, каково произведение? Дрянь. Бездарно как сам его хозяин! Не одной живой строки! - Казиев бушевал. - И я должен был перечитать его! Я же честный человек! Чтобы не дай Бог не пропустить хотя бы какой-нибудь оригинальной мысли, идей - ки или слова живого! Так ведь нет их! А я трачу свое драгоценное время! да, время мое - драгоценно, уж извините! Я РАБОТАЮ! А мне мешают! Меня терзают всякие Ангелы... Черти. Не знаю, кто!
От злости, которая волной накрыла его, ему стало трудно дышать, он рванул галстук и заорал дурным плачущим голосом. Все-таки он всегда был истериком, но держался, а иногда... Но не будем о грустном.
- Ну, жить не дают! Работать не дают! Вон!
Вначале его речи Ангелу стало стыдно. Ей-то показался роман "переживательным", но ведь она простая девчонка из Славинска! Ей стало стыдно за своего Учителя. Конечно, он попивал и у них, но все равно - он умный и хороший!..
И её затопил гнев. Какого дьявола она тут торчит, а этот бешеный её гонит! И так дрянно говорил об Учителе! Стерпеть невозможно!
Она встала с кресла, вытащила из кармана куртки пистолет, все с теми же холостыми зарядами, поиграла им в руке и сказала хамски, - она это умела, в Славинске всему можно научиться!
- Не орите, как резаный, Тимофей Михайлович, плохо не будет? А материалы, которыми вы так интересуетесь, вы никогда не получите. Понятно? - позволила она себе под конец полный разгул.