Болтовня становилась все тише, а вскоре вовсе замолкла, - Тинка крепчайше спала.
Казиев же был бодр как никогда, - да неужели он не сломает этого старикашку?
Да будь он сто раз авторитет и двести - вор в законе!
Надо выпустить на сцену несравненную Улиту!
Против неё старик не устоит. А Улиту уговорить - как два пальца... У нее, кажется, все пошло по накату - вниз.
Захотелось посмотреть все материалы ещё раз, как следует, внимательно, - а вдруг герои сами что-то подскажут?..
Он совершенно освободил свой большой письменный стол, как делал всегда перед новой работой, и вынул из тайника переснятые материалы.
Положил письмо, которое начиналось: моя радость. Большей радости у меня в жизни нет...
И заканчивалось - Твой.
Без имен. Она - Радость и он - Твой.
Оно, по видимости, последнее, - "Мне кажется, что все... Твой". Дальше Тим положил кусочек сцены с быком, который брал за сердце, печенку, мозги, - за все точки организма, так и цеплял как на крючок... Друг убивает друга. Снадобье вкалывает быку Хуану, плача и кусая в кровь губы.
Казиев задумался.
А как красиво можно это сделать! В зале рыдали бы как резаные, но... Но хоть ещё три слова от старика!
Ну, не может придумать Казиев то, о чем не имеет никакого представления. Кто они? Что? Испания?..
Друг убивает за деньги? Какие деньги?!. Это у нас сейчас все за деньги, из-за денег!.. Из-за любви?.. Сто вопросов, а ответов нет. Одна надега - на Улиту. Ей роль, пусть играет, кого захочет, хрен с ней! Если, конечно, она сделает! Сделает, никуда старикан от неё не денется. Она ещё умеет!
Фото...
Трое на морском берегу. Кажется, что где-то очень далеко, - на самом краю света... Блондинка. Очень молода. Волосы - серебристые... Платье сороковых... Тридцатых? Туфли не для пляжа... Рядом стоит какой-нибудь Роллс-Ройс... Мужики одеты как с приема: в костюмах, при галстуках. И оба в неё влюблены! И один из них убьет другого! Это - точно! Который?..
Черный усмехается?.. Он уже решился? Ревность!.. А не деньги. Все трое - богачи, по одежде и - главное - по состоянию раско - ванности и свободы.
Он бы смог сыграть светлого... Может ещё получится?..
Казиев встал, потянулся и, не раздумывая, не прикидывая туда-сюда, позвонил Улите.
Голос у Улиты был какой-то не такой: слабый, с хрипотцой. Неужели заболела? с ужасом подумал Казиев.
- Улитонька, привет, как сама? - Начал он не слишком льстиво, чтоб не подумала, что очень нужна, но и не жестко, как обычно.
- Ты, что ли, Казиев? Прямо зайчик-колокольчик. Что-нибудь надобно?
- Да что перед тобой вилять, ты лично нужна.
- В каком качестве?
- В качестве Улиты Ильиной...
- О-о, милый, - протянула Улита грустно, - тебе бы почаще мне звонить. Я больна.
- Господи, что такое? - Не на шутку расстроился Казиев, - чем тебя угораздило? Грипп? Так это...
- Если бы грипп! Я была бы счастливым человеком. Меня избили.
- Кто? За что? Как? - Заорал Казиев, воочию видя, как лопается мыльный пузырь его надежд.
- Долго рассказывать... - чуть-чуть живее ответила Улита.
Надо ехать, смотреть в каком она состоянии!..
Он крикнул, - немедленно выезжаю к постели "больного Некрасова"! Жди!
И повесил трубку, чтобы не слышать возражений.
Не везет! Ну, как он избитую бабу ( неизвестно - как) потащит к старику! Да и не потащится она и он не потащит! Тогда за фигом он к ней прется?
А к кому? К кому он попрется еще, как не к ней!
* * *
Перед весьма невзрачной дверью Улитиной квартиры н чуть не перекрестился, но подумал, что для мужчины его возраста, положения и вида, - не комильфо.
Но подрагивал сильно. Вдруг не согласится? Или действительно так разбита, что не собрать на поездку?
Позвонил и откуда-то из глубины квартиры Улита слабо крикнула, входите, открыто!
Казиев вошел, неся впереди себя букет острых астр, ржаво коричневого цвета.
Насчет аксессуаров Казиев был знаток и никогда, приходя по серьезному делу, не позволял себе появляться как Ванька-Каин, так он говорил.
Вид Улиты его поразил: бледная, с пластырем на лбу, с ненакрашенными губами, она была блеклой и неинтересной, - но Казиев знал, что именно таких актрис любят гримеры, - они говорят, что из сизого мотылька получается бразильская бабочка, а из бразильской бабочки - только бразильская бабочка!
- Здравствуй, дорогая, - наклонился он к бывшей жене и запечатлел на её лбу поцелуй.
Она рассмеялась.
- Ты как к покойнице...
- Что ты! Мне нужно, чтобы ты жила! Без тебя - зарез.
- Опять? - посмеялась Улита. Каждый раз, после любой ссоры, через какое-то время, они общались так, как будто ничего не было.
Такая вот интересная деталь.
- Нет, ты послушай... - Заспешил Казиев, а сам незаметно оценивал её состояние. Вроде бы лежит дома, безо всяких приспособлений, видик, конечно, тот... Так есть гримеры! Ничего, ничего, с горчичкой, как говаривал старик Яншин, ещё ох, как пойдет!
- Представляешь, это связано с Родей! Ты, наверное, и не вспоминаешь бедолагу, а? - Сходу взялся Казиев, решив не прово - дить лишних ляля-тополя, а брать быка ( Хуана, подумал он) за рога.
Улита посмотрела на него захолодевшими глазами.
- Вспоминаю.
- Ладно, не будем. Живым - живое, ведь так? Скажи, говорил ли тебе Родя, что он связан с каким-то стариком и тот должен что-то ему то ли отдать, то ли продать? Это очень важно - и для тебя, и для меня.
- Знаешь, у меня сейчас голова не на месте... Не помню.
- О-о, я с этими делами даже забыл спросить, как ты?
- Ничего, - усмехнулась она, - или нет, так не говорят теперь. Я в порядке.
- Скажи, Уленька, - стал ласково подъезжать Казиев, - а не смогла бы ты со мной на машине проехать к этому старику... Ну, который был в Ницце и завязан на чем-то очень серьезном с Родионом. - Родериком, - поправила Улита, но Казиев отмахнулся. - Теперь-то уж, какая разница!
Да, Казиев как всегда прав. Теперь покойного Родю можно было называть и Пашей, и Степой... - разницы не было. Человека самого нет, чего уж тут с именем уточнять!
- Я не пойму, в чем моя-то роль? - Спросила Улита, действительно, не поняв ничего.
- Улита, будь внимательна! У старика колоссальный материал. Там для тебя роль - закачаешься! Но он кочевряжится почему-то, хотя именно этот материал он собирался продать за большие бабки