Геннадий Романыч сказал гордо:
– Я не нуждаюсь в отпечатках.
Ираида Львовна заторопилась:
– Это безусловно верно! Ну, а насчет благородства… вы только, Геннадий Романыч, меня ради бога извините, но даже в прежние времена любой аферист благороднее всякого графа выглядел, потому что понимал: благородством брезговать нельзя.
– Пошлый пример приводите, Ираида Львовна, – скучным голосом сказал Многоватов. – А что касается невесты, то я против врача не возражаю.
…Знакомство произошло очень просто и естественно. Многоватов позвонил в поликлинику и вызвал на дом врача:
– Желательно товарища Журавлеву.
Врачу Лидии Михайловне Журавлевой нравилось ходить по больным. Она работала первый год и еще не успела устать и привыкнуть ко всему. Иногда в старой, захламленной квартире оказывалась девушка, похожая на ландыш, выросший среди замшелых коряг. И Лидия Михайловна всеми силами старалась вылечить этот ландыш от гриппа или ангины. А в другом месте, в великолепном новом доме, среди ковров и хрусталя ее встречала типичная баба-яга, но только модернизированная, в атласном халате и с серьгами до плеч. По обязанности она лечила и бабу-ягу, хотя у бабы болезни были по большей части выдуманные от нечего делать.
Вообще жить и работать было интересно.
К Многоватому она пришла, как всегда, быстро и деловито. И немного сконфузилась. На ней были расшлепанные боты, которые снимались вместе с туфлями, а на полу в прихожей лежала голубая бархатная дорожка. И в большом зеркале отразилась ее фигурка в черном пальто с кроличьим воротником. Зеркало холодно поблескивало; наверно, оно привыкло отражать соболя, норку или еще что-нибудь такое, чего никогда не было у врача Журавлевой.
Впрочем, она не сконфузилась бы ни перед зеркалом, ни перед ковром, если бы в дверях, придерживая шелковую портьеру, не стоял мужчина средних лет, с очень приятным лицом, одетый в плюшевый серебристый халат.
Лидия Михайловна была врачом, но она же была и девушкой двадцати четырех лет, и когда на нее пристально; с ласковой улыбкой смотрел незнакомый мужчина (что случалось не так уж часто), она чувствовала себя неловко.
Он был один в квартире, которая показалась Лидии Михайловне роскошной. Она даже подумала: «Вот пожить бы в такой…»
Больным оказался именно он, этот мужчина с мягкой улыбкой, Геннадий Романович Многоватов. Температура у него была нормальная, пульс тоже, но он жаловался на общую усталость. Он все рассказал: недавно схоронил жену (Лидия Михайловна опустила глаза и понимающе кивнула головой), у пего очень ответственная, утомительная работа. Нет, нет, бюллетеня ему не требуется, он, так сказать, сам себе хозяин. Единственное, что ему нужно, это – бережное отношение к его психике, которая расстроена, – что не мешает отметить в истории болезни. Ну, может быть, какие-нибудь капли…
Лидия Михайловна пожелала выслушать больного. Он до пояса спустил халат и остался в шелковом белье палевого цвета. Ни таких халатов, ни такого белья Лидия Михайловна, никогда не видела. Ее отец был слесарем и в плюшевых халатах не ходил. И такие шикарные больные тоже ни разу ей не попадались. Такие, наверно, пользовались услугами профессоров, приезжавших к ним на дом.
Выслушивание показало, что сердце у больного Многоватова отличное и легкие тоже в порядке.
– И все же состояние у меня скверное, – с тихой грустью сказал Геннадий Романыч. – Милый доктор, уж вы не откажитесь прийти еще раз.
Лидия Михайловна была впечатлительна, как всякая девушка. Ей сейчас же вспомнился кинофильм «Неоконченная повесть». Правда, артистка Быстрицкая в десять раз красивее ее, Лиды Журавлевой, по в общем есть что-то похожее. Или хочется, чтобы было.
Значит, у него умерла жена? А какое это имеет значение? Очень большое. Врач должен все учитывать.
На следующий вызов Многоватова она пришла в новых коричневых полуботинках на микропористой подошве, которая выглядела совсем как каучуковая, и в голубом пуховом берете. И зеркало поблескивало уже не так холодно.
Лидия Михайловна волновалась: что будет дальше, она не знала. А Многоватов знал: два раза в кино, один раз в цирк, один раз в ресторан, после этого конкретно – да или нет. Он человек занятой, ему время дорого.
После шестой встречи Лидия Михайловна не спала всю ночь до утра и мучилась мыслью – зачем она так скоро позволила целовать себя? По правде говоря, мысль была немножко другая, нестерпимая для всякой девушки: «А не показалась ли я ему слишком податливой? Вдруг он больше не позвонит?»