– Милые вы мои, вы не знаете, какой он хороший, – сказала вслух Лида, дочитав письмо. И только не добавила: вы не знаете, как он целует меня… Это почему-то неловко было добавить даже мысленно.
Не успела она сложить письмо, как в дверь постучали, и вошла Ираида Львовна. У кассирши был выходной день, и она ходила слегка навеселе. За ней водился этот грешок но соседи прощали ей, потому что она никогда не скандалила при распределении платы за газ и электричество.
Она без приглашения села за стол, лукаво поглядела на Лиду и погрозила пальцем.
– Выходишь замуж, а сама ни звука, молчишь, как маринованная селедка.
Лида хотела сказать, что живая селедка не разговорчивее маринованной, но пьяненькая Ираида была не только глупой соседкой, но и кассиршей в его магазине. Она каждый день, из года в год видела Геннадия Романыча, знала его характер, привычки, его покойную жену. И, уж конечно, Ираида могла подтвердить, что Многоватов честный человек.
Ираида Львовна подсела к Лиде и заглянула ей в глаза.
– Не гордись, Лидуша, не заносись! Не было бы счастья, да Ираида помогла.
– Вы?
– Я! Сосватала. В бриллиантах, в выдре, в нейлоне будешь ходить, дурочка. Только уж тогда и меня не забудь.
Лида, – как будто паутина опутала лицо, как бывает осенью в лесу, – провела рукой по глазам.
– Я вас не понимаю, Ираида Львовна.
– А чего тут не понимать? Наш Многоватов мужик лихой, это все знают. Но только он с соображением. И в этом деле тоже: жена-врач культурный отпечаток накладывает. Нет, Лидуша, ты живи, ни об чем не думай. Покойница думала, боялась, оттого преждевременно и померла. А ты живи. Многоватов не влипнет. Уж до чего с телевизорами откровенно маклевал, сказать тебе не могу, и то не влип.
– Как? – чуть слышно переспросила Лида, испугавшись рыбьего слова «маклевал».
– А вот так! – не без гордости сказала Ираида Львовна. – Сейчас телевизоры подкузьмили, подешевели, начался массовый выпуск. Покупатель приходит в магазин и, ничуть не помаявшись, не пострадавши, выбирает любой и платит деньги в кассу, копеечка в копеечку. А бывало…
Кассирша облизнула губы и продолжала с чувством, со страстью, с умилением:
– Бывало, люди ночами в очереди стоят, переписываются. Тысяча который-то номер! А он, дурачок, надеется, мерзнет в очереди под воротами. И вот к такому-то тысячному дурачку наш Генночка и подошлет… Ну, есть у него такие человечки: «Хочете заплатить лишнюю тысячу и «Север» ваш». – «Хочу!» – «В чем дело, даешь деньги на бочку!»
Ираида Львовна тихонько смеется.
– И сколько на эту самую бочку выложено было, сказать тебе не смогу! Большие тысячи. И ведь ты рассуди, Лидочка, не у государства брали. Государству – копеечка в копеечку. А покупатель, он шальной. Чего захотелось – то и подай немедленно! Такого и нажечь не жалко. И нажигали!
Она вздыхает с надрывом.
– Кончилась телевизорная лафа, массовый выпуск подрезал под корень. Однако, – она грозит кому-то толстым пальцем, похожим на сосиску, – если с умом взяться, то и на спортивных шерстяных костюмах и на коньках можно детишкам на молочишко, а молодой жене на модельные платьишки заработать… Коньков ни одной пары на прилавок не поступило. Генночка даже сам шутил: «Чем, говорит, я не чемпион-фигурист по конькам?…»
Лидия Михайловна опять не спала до утра. Но теперь она уже не вспоминала поцелуи и не мечтала о новых. И не думала, как она будет делиться культурным богатством с Геннадием Романычем. Ей представлялось: на улице к ней подходит сотрудник уголовного розыска. «Это вы целовались со спекулянтом Многоватовым?… Кольцо вам подарил вор Многоватов?» Или: она уже хозяйка в квартире Геннадия Романыча. Входят люди: «Ничего себе, награблено. Вот так фокусник: получает в месяц тысячу триста, а покупает ежемесячно на тридцать тысяч! Ловкость рук и полное отсутствие совести…» А другие говорят: «Он не фокусник, а фигурист, и жена его притворяется честной гражданкой, а тоже – фигуристка!»
Утром Лидия Михайловна остановила кассиршу в коридоре.
– Ираида Львовна, прошу вас, отдайте Геннадию Романычу вот эту коробочку. В ней кольцо. Он поймет.
Кассирша всполошилась, выкатила испуганные, совиные глаза.
– Лидочка, может быть, вам что-нибудь люди наврали? Так вы людям не верьте!
Лидия Михайловна написала своим в Иркутск: