Расщелина в скале оказалась неглубокой. Дойдя до ее конца, ефрейтор заткнул полы черкески за ремень и ловко забрался на трехсаженную высоту. Вторым так же быстро поднялся Вано. Алексей с непривычки провозился чуть дольше, но тоже справился. Пока не стемнело окончательно, Голунов вел своих людей на отрог. Это было очень трудно: колючки цеплялись за одежду на каждом шагу. Если попался, главное было не дергаться. Требовалось замереть на месте и кинжалом отрезать ветку. Если же начнешь вырываться, возиться, тогда в тебя вопьются сразу три-четыре шипа. И без посторонней помощи уже не выбраться.
Пластуны забрались на гребень, когда стемнело. На ощупь они нашли подходящую выемку в скале, почти пещеру, и укрылись в ней. Калина Аггеевич разбил время, оставшееся до утра, на три смены. Себе взял самую трудную, с двух до четырех часов, когда сильнее всего хочется спать. Разведчики намазались дегтем от комаров – и уснули.
Как только начало светать, они выбрались из пещеры и стали спускаться к морю. Голунов шел первым, Лыков вторым, Джаверидзе замыкал. По гребню тянулась убогая тропа, но она весьма облегчила путь. Калина нервничал: где тропа, там и люди. Поэтому он двигался в двадцати саженях впереди подчиненных. В себе казак был уверен, а тем требовалось время, чтобы спрятаться… Так они прошли три версты, пока не встретили первые признаки жилья.
Это оказались выгоны с овчарней, пустые. Но за ними ефрейтор углядел караульного. Осман в красной феске стоял на тропе, беззаботно куря трубку. Пластуны обошли его. Но еще через полверсты открылся приток Ачкуа, широкий и бурный. Над ним был переброшен мост, который тоже охранял часовой.
Ефрейтор укрыл свой отряд за кустом жимолости и знаком велел всем присесть. Лицо у него было озабоченное.
– Калына Аггеевич, дай его минэ! – взмолился Вано.
– Нет. Пусть часового снимет Лыков.
– Да он…
– Отставить!
Гуриец обиженно отвернулся. А вольноопределяющийся почувствовал, как у него мгновенно вспотела спина. Убить человека? Война, ведь сейчас война! Кругом враги, не до сантиментов. Значит, надо пойти и зарезать того турка. Потому что война…
– Зайди со стороны ручья, – посоветовал ефрейтор, внимательно глядя на Лыкова. – И чтобы не пикнул!
Алексей оставил винтовку и вещевой мешок, кустами обошел часового и стал подкрадываться к нему сзади. Сердце отчаянно стучало. Как вот – взять и убить? А вдруг рука дрогнет? Калина хотел спросить парня, сможет ли он сделать дело или лучше его заменить. Но так и не спросил. Видать, решил, что пора ему стать солдатом. Он прав! Ведь Лыков пошел на войну добровольцем. Надо отвечать за свои поступки. Надо зарезать врага. Ударить человека кинжалом в спину. Под лопатку, прямо в сердце. И это не подло, потому что идет война.
Так, уговаривая сам себя, Алексей подбирался к часовому. Странно, но тот его не замечал. Уроки бесшумной ходьбы пошли впрок. Вот до османа осталось всего две сажени. Рывок, удар – и дело сделано…
Клинок без единого звука вышел из ножен. Турок был упитанный мужчина лет сорока, с добродушным простым лицом. Что же он такой? Имел бы наружность злодея, взять его на кинжал было бы легче! Вот эдакие добродушные и поднимали на штыки болгарских женщин и детей, заверил себя пластун. Но не убедил. Кончать дядьку с трубкой ему не хотелось. Человек стоял, курил и любовался горным пейзажем. Живой и здоровый, полный сил. За что же его?
В последний момент Лыков перебросил кинжал из правой руки в левую, прыгнул на караульного и сильно ударил его сзади кулаком по шее. Так сильно, как только смог. Турок повалился ничком. Даже не охнул… Из-за жимолости выскочили Голунов с Джаверидзе. Лицо ефрейтора перекосила гримаса ярости. Он подбежал к турку, наклонился, ударил кинжалом в спину. Вытер лезвие об куртку, убрал оружие – и вдруг стал стаскивать с пальца убитого золотое кольцо. Алексей стоял и смотрел, не смея возразить. Вано навел винтовку на тропу и страховал. Калина сорвал кольцо вместе с кожей и принялся обшаривать карманы. Что он делает? Но ведь так, наверное, надо? В разведке полагается забирать вещи противников?
В считаные секунды кубанец обчистил мертвого турка, снял с него подсумки с патронами и оттащил тело к высокому берегу ручья. Он делал все точно и безошибочно, как будто в сотый раз. Толчок – и покойник полетел в воду. Три фигуры быстро перебежали мост и снова двинулись к морю. Через сто шагов ефрейтор извлек из кармана трофеи: кольцо, кисет с табаком, перочинный нож и дешевые часы на стальной цепочке. Размахнулся – и зашвырнул вещи в пропасть. В ответ на недоуменный взгляд Алексея пояснил шепотом:
– Пусть думают, что это сделали кобулетцы. Они любители грабить убитых… Такие и союзника не пожалеют.
Сделал шаг вперед, потом вдруг остановился и сердито сказал через плечо:
– Гляди у меня! Чтоб следующего сам!
Трое двинулись дальше, стремясь быстрее уйти от ручья с убитым часовым. Но скоро пришлось свернуть в лес. Они добрались до густонаселенных мест. Убогая тропа превратилась в аробную дорогу, по которой в обе стороны шли и ехали люди. Причем кобулетцев было намного больше, чем турок. Как же проникнуть на военную позицию? Уже сейчас всюду полно чужих глаз. Спрятаться, а вечером двинуться дальше? Однако у Голунова оказалось на этот счет другое мнение. Он вывел своих людей на боковую тропу и перестроил. Теперь впереди шел Вано. Еще в лагере он снял чакуру[11] и переоделся аджарцем. Калина следовал за ним. Он надел синюю куртку, подпоясал штаны красным поясом, а поверх него, как полагается у турок, надел еще черный. Всю эту амуницию ефрейтор вынул из своего мешка. Замыкающим поставили Лыкова с винтовкой Пибоди, добытой у моста. Издали они походили на местную милицию. Так разведчики прошли еще три с лишним версты. Никто не обращал на них внимания, а они незаметно изучали местность.
Лыков был как на иголках, хоть и старался не подавать виду. Они в тылу у противника! Если их опознают, надежды на спасение никакой… Замучают пытками до смерти, а труп потом еще и обезобразят. Ни начальство, ни товарищи не узнают, как разведчики сложили свои головы. И родители, стало быть, тоже. Алексею сделалось страшно, как никогда в жизни. Вот же турки, их вокруг все больше! Зачем идти дальше, на виду у такой прорвы врагов? Ведь рано или поздно кто-то непременно их окликнет, попытается заговорить, спросит, откуда они! Пора, давно пора прятаться! Вон подходящие кусты. Что творит Калина?!
Это были самые жуткие полчаса в жизни бывшего гимназиста. Кругом сновали вооруженные люди, ехали всадники, вскоре появились и земляные редуты. Трое пластунов все шли и шли. Но их походка была столь деловитой, а лица так спокойны, что никто не обратил на них внимания. Если бы Алексею рассказали про такое, он бы не поверил… А тут фантастическая история происходила с ним.
Необыкновенное напряжение, видимо, растратило нервы и Голунову. Он решил не испытывать судьбу. Отряд миновал Хуц-Убани, первое из трех селений на высотах, и приближался к Зенити. На равном удалении от обоих сел обнаружился заброшенный дом. Даже не дом – пепелище. Жилые строения выгорели полностью, а коровник уцелел, только кое-где обуглился. Поравнявшись с ним, Калина осмотрелся и скомандовал:
– За мной!
Три фигуры мгновенно шмыгнули внутрь. Ефрейтор укрыл своих людей на чердаке. Крыша коровника полуобвалилась, и образовались щели. В них удобно было наблюдать местность вокруг, оставаясь незамеченным. Идеальная позиция! Расположившись, Калина ослабил ремни и подмигнул Лыкову:
– Ну как, доброволец? С жизнью-то уже простился?
– Почти что, – признался тот.
– А ты не спеши. Нам погибать некогда, надо задание выполнять. Кстати, о задании. Лыков наблюдает обратные скаты, Джаверидзе – фронт до реки. Бинокль только у меня, поэтому я смотрю гребень в обе стороны. Все, что заметили, докладываете мне. Вопросы?