Роман прошел вперед, к кабине пилотов и там столкнулся с сержантом… майором Мумашевым.
— Расслабься, покури, — посоветовал ему тот.
Приказ от старшего по званию? Роман мгновение обдумывал все это и решил, что не стоит забегать вперед.
— От нас здесь уже практически ничего не зависит, — сказал сержант тихо, — только ждать и лететь.
— Но мы могли добраться быстрее! — воскликнул Роман.
Они отошли в сторону, насколько это слово вообще было применимо к самолету. Почти вжались в какое-то техническое крохотное помещение, гул моторов усилился.
— Я думал над этим, — ответил сержант, на мгновение сжав зубы. — Много думал.
Много? Для Романа все свершилось практически молниеносно, но он понял сержанта. Для того, надо полагать, все происходило медленно, едва ли не рутинно, и он еще успевал обдумывать будущие действия, строить планы, проверять версии.
— Я мог бы и остаться, — заметил Роман.
«Если уж так мешал», говорить он не стал.
— Над этим я тоже думал, — ответил сер… майор.
Сержант-майор. Роман бросил острый взгляд, но тут же отвел его в сторону.
— А, слова генерала тебя задели? — хмыкнул Андрей. — Аванте — молодец, еще немного и он тебя дожал бы, забыв упомянуть, кто были эти несколько десятков тысяч человек. Бандиты, грабители, мародеры, убийцы, трусы, бежавшие с поля боя и подставившие под удар соседние части, и так далее.
— Но ты… вы…
— Поздновато переходить к чинам, а? — легко усмехнулся Андрей. — Да и не веришь ты в мою историю, все подвох ищешь. Лев бы одобрил.
Роман даже не сразу осознал, что Андрей протягивает ему пистолет. Пистолет генерала Толлини.
— Зачем?
— Если ты думаешь, что сейчас я толкну пафосную речь, разрешая тебе меня застрелить, если я окажусь шпионом, то ты ошибаешься, — еще раз усмехнулся Андрей.
То, с какой легкостью он читал Романа, пугало до глубины души. Напоминало, что перед ним воистину не человек, а нечто, чему Роман еще не подобрал названия. Такое было не списать даже на статус «учеников Льва» либо надо было предполагать, что и Лев Слуцкий перестал быть человеком.
— Сразу скажу — даже не пробуй, — продолжил Андрей, — не для того мы прошли все это, чтобы дать себя застрелить! Эти заговорщики могут тешить себя ошибочными рассказами, чего мы там хотим, но мы, мы сами знаем правду. Самоуверенность? Конечно. Там, в тылу тварей, ты либо действуешь самостоятельно, либо гибнешь.
Роман, мысли которого снова прочитали, молчал. К чему этот рассказ он тоже не понимал.
— Там, в космосе, мы тоже решили за всех.
— То есть все-таки захват власти?
— Ты же увлекаешься Львом, — искривил губы Андрей, — впрочем не ты один, уж такого кумира из него слепили, что глазам больно. Но неважно, ты увлекаешься Львом — он же брал власть, так?
— Так.
— А потом отдал. Ему этого захвата так и не простили, так он и столкнулся в конце концов с нами, уехал после Второй Волны, ну неважно. Здесь все то же самое, чтобы там ни твердили заговорщики, захват власти во имя людей, не больше, но и не меньше. Если бы нам нужна была власть, мы взяли бы ее уже давно. Ты думаешь, что это оправдания? Пожалуй, отчасти. Но на самом деле я подумал, что мы столько носились по Африке, что я должен тебе немного объяснений. Пока есть время в полете до Рима, потому что потом этого времени уже не будет, новая гонка со смертью, если мы не опоздаем.
Роман поморгал, не зная, что сказать.
— Да, я мог бы захватить или приказать подготовить истребитель и рвануть на нем на Остров, — сказал Андрей, все же доставая сигарету.
Дым поплыл во все стороны, начал стелиться по полу. Сержант ухватил какой-то ящик, перевернул и сел на него.
— Обратная сторона самостоятельности, — хмыкнул он, — обо всем надо думать самому. Возможно, я смог бы прорваться на Остров, я все же не всесилен и не знаю, сколько инопланетных наемников навалилось бы там на меня и сколько ждало бы на выходе, когда я взлетел бы с Острова, чтобы устремиться к Риму. Да, если и стоило лететь на Остров, то только за скоростным транспортом, чтобы рвануть в Рим и обратно со Львом, но я решил иначе.
— Генерал Толлини? — Роман посмотрел на пистолет.
Картина того, как генерал убил сам себя, свалился под стол, пуская пену изо рта, снова встала перед глазами. В голове Романа крутилась мысль — а смог бы он сам поступить также? В мыслях и мечтаниях, конечно, смог бы, там он всегда героически сражался до последнего, а то и побеждал, но вот в настоящей жизни? Той жизни, которая раз за разом била его лицом об стену, показывая разницу между мечтами и повседневностью?