— Раньше бегал. Но скоро будет два месяца, как перестал.
— Что так? — стандартной фразой проявил свой интерес капитан.
— Сильно подвернул в марте ногу. Конечно, пора было возобновить пробежки, но все никак не мог себя заставить… — посетовал Антон.
— А сколько вам могло бы потребоваться времени, чтобы добраться бегом от дома до пруда? Точнее — до спортивной площадки?
— Порядка десяти минут… Иными словами, не могу ли я быть убийцей? Нет. Даже чисто теоретически. Если бы я покинул дом, меня в этом случае наверняка видело бы по крайней мере с полдюжины различных знакомых.
— А вы уверены, что вас никто не видел? — прищурился капитан.
— Уверен. Поскольку в это время в ожидании жены я развлекал дома дочку.
— Да вы не волнуйтесь, — неожиданно изобразил на своем лице улыбку капитан. — Если все обстоит именно так, как вы говорите, вам нечего опасаться.
— Я и не опасаюсь. С чего вы взяли?
— А коль не опасаетесь, то не надо нервничать… Кстати, как это получилось, что согласно вашему уставу — я имею в виду устав вашей «фирмы» — никто из соучредителей не имеет права на выделение из «дела» своей доли?
— Мы записали этот пункт специально, чтобы не дробить свой бизнес.
— И кому принадлежала эта идея?
— Игорю. То есть — Снитко. Он был инициатором создания нашей «фирмы». Он же в основном и давал предложения по уставу.
— Ну да. Конечно. Наиболее активными в таких начинаниях почти всегда почему-то оказываются именно убитые…
— Но это действительно так!
— Может быть, может быть… И что же? Теперь родственники Снитко не могут рассчитывать на свою долю?
— Нет. Не могут. В соответствии с уставом они лишь наследуют право на треть прибылей. — Антон сделал паузу. — Две остальные трети получаем мы с Филимоновым.
— А если… Если погибните вы с Филимоновым, что тогда?
— Остается совет директоров. А наши наследники будут получать все по той же трети доходов и руководить работой через совет директоров. Иными словами, наше детище должно существовать независимо от того, живы мы, или нет.
— То есть, ни вместе с Филимоновым, ни по отдельности вы не имеете права продать свою «фирму»?
— Именно так, — подтвердил Антон.
— А изменить соответствующим образом устав?
— Пункт о совместном владении и неделимости изменению не подлежит.
Когда приблизительно через сорок минут Антон уезжал из милиции в машине Филимонова, тот заметил:
— А я-то, дурак, думал, что охотятся только на меня. Кто бы мог предположить, что попытка подорвать меня имеет какое-то отношение к нашей «фирме»?!!
— Честно говоря, тогда это мне тоже не пришло в голову, — признался Антон.
— Вообще-то я был уверен, что меня хочет убрать кто-нибудь из «крутых ребят», которым я чем-то насолил… А дело, оказывается, много сложнее.
— Похоже на то, — согласился Стахов.
— Теперь ты у меня без охраны ни шагу! Понял?
— Сам знаешь, если возьмутся серьезно — никакая охрана не поможет, задумчиво покачал головой Антон. — Тут нужно действовать по-другому.
— Ишь ты! Вот что значит — «верхнее образование». Человеку сразу все ясно… Ну и как же, по-твоему, нам теперь следует действовать?
— Как ты понимаешь, в первую очередь нам нужно понять, с какой целью нас пытаются ликвидировать.
— Ну, положим, тебя ещё никто не пытался… Но спокойно дожидаться покушения лучше не будем. — Мишка поглядел на друга и поинтересовался, — Ты чего надулся?
— Ты так сказал, что на меня пока не покушались, будто…
— Да ладно тебе! Это следователь все подводил меня к тому, что ты, мол, вполне мог постараться избавиться от нас с Игорем. Его интересовало, какие в этом случае ты получил бы преимущества. Пришлось этому деятелю объяснять, что никаких преимуществ и быть-то не может. Одни убытки при этом намечаются.
— Следовательно…
— Следовательно вроде бы понял этот гусь, что охоту на нас затеял кто-то сторонний. Другого вывода тут не сделаешь. Кому-то выгодно всех нас спровадить на тот свет. Так?
— Так, — без особого энтузиазма подтвердил Антон. — Только я пока все-таки никак не врублюсь, кто и что выигрывает в случае нашей смерти. Как говорят юристы — кому это выгодно?
— Э-э, брат, ты слишком многого от меня хочешь. Если бы нам был известен ответ на этот вопрос, я бы уже знал, что мне делать… А то мы с тобой больше похожи на слепо-глухонемых, не знающих, с какой стороны в них бросят очередной камень.
— Это точно… А следователь-то не дурак, — задумчиво произнес Антон. — Он прекрасно понимает, что в тебя и в Игоря стреляли не ради острых ощущений. Поэтому сразу начал с нужного конца — попытался разобраться, кто и что тут выгадывает. И в этом плане у меня к нему нет никаких претензий.
— Да плевал он на твои претензии… Скажи спасибо, что он на всякий пожарный не посадил тебя «до выяснения обстоятельств».
— Шутишь?
— Да уж какие тут шутки! — искоса поглядел на приятеля Мишка. — Мужик, похоже, и сейчас ещё тебя подозревает. Несмотря на все мои объяснения.
Некоторое время друзья молчали.
— Ты это хорошо сказал о слепо-глухонемых… — наконец прервал Антон затянувшуюся паузу. — Точно и образно. И мне тоже что-то не очень хочется быть в их положении. Поэтому не станем же мы с тобой действительно спокойно дожидаться очередного камня неизвестно с какой стороны!
— Не будем, говоришь? Это хорошо, — не скрывая иронии, одобрил Мищка. — Приперло, значит?
— А ты как считаешь? Вроде того.
— Ну-ну…
— Пусть пока мы ничего не видим и не слышим… Но давай по крайней мере двигаться на ощупь. Только не ждать, когда кто-то доведет задуманное до конца, и нас все-таки подорвут или шлепнут… — Антон замолчал.
— Ты продолжай, — кивнул Мишка. — Я слушаю.
— Давай думать, давай искать, кому это мы насолили… кому так основательно стоим поперек дороги, что ему или им нас обязательно нужно уничтожить?
— Я уже столько передумал… Можешь мне поверить. Так что теперь твоя очередь. К слову, мои ребята, как ты понимаешь, со смертью Игоря не перестали искать того, кто пытался подорвать меня.
— А что толку? — пожал плечами Антон. — Так ведь ничего и не узнали…
— А ты что предлагаешь?
— Я? — переспросил Антон. — Давай я также попытаюсь что-нибудь сделать со своей стороны. У меня ведь тоже немало знакомых. Подключу кое-кого.
— Да будет тебе! «Попытаюсь», «что-нибудь», «подключу», — передразнил Филимонов. — Занимайся-ка ты лучше, брат, своими делами. У меня, как ты знаешь, для деликатных дел есть Кочет и его ребята. Так что предоставь эту работу им. — Мишка немного помолчал и приказал шоферу, — Притормози у подъезда.
Машина остановилась у офиса.
— Давай топай к себе и жди. — хлопнул по плечу приятеля Филимонов. Через час — полтора приедут от меня к тебе двое крепких ребят. И с сегодняшнего дня привыкай — будут за тобой ходить тенью. До сортира провожать и у дверей спальни стоять, когда ты к бабе отправишься. Понял?
— Понял. И все-таки — кому же это стало так невтерпеж избавиться от нас?
— Вот и подумай об этом на досуге. А что надумаешь — сообщи мне или Кочету. Пока же могу тебе только сказать, что моего охранника и Игоря убили из одного и того же пистолета. Но об этом — никому ни слова. Понял?
Попрощаться с Игорем на кладбище пришло существенно больше народа, чем этого можно было ожидать. Антон тут и там видел незнакомые лица. «По всей видимости, — сообразил он, — это люди из милиции или ребята Мишки». Да, смерть Игоря свела тут самых различных людей. Старых и молодых, блюстителей порядка и тех, кто в основном жил за счет его нарушения. И лишь очередное напоминание о бренности жизни создавало иллюзию всеобщего примирения. Неожиданное столкновение со смертью на время отодвигало на задний план все мелкие житейские проблемы. Как бы в подтверждение этого тут в числе друзей покойного почти рядом друг с другом стояли Вита и Лида.
Антон же с Мишкой не отходили от родителей покойного. Стахов обратил внимание на странное соседство жены и Виты, однако сама обстановка траурной церемонии не оставляла ему времени для дальнейших наблюдений и раздумий. Плачь матери покойного, скорбные лица хорошо знавших его подруг, а также звучавшие над гробом покойного недоуменные речи и гневные клятвы друзей создавали странный эффект нереальности происходящего. Все вокруг воспринималось Антоном как через некое зыбкое марево. Ему трудно было поверить, что эти люди собрались тут для последнего прощания с его ближайшим другом. Просто никак не укладывалось в уме, что больше нет веселого и, кажется, никогда не унывавшего Игоря.