Кажется, он лежал на правом боку. Да, несомненно на правом, поскольку его правая щека покоилась на чем-то жестком, колючем и пахнущем землей и пылью. Желая перевернуться, Стахов сделал усилие, которое немедленно отозвалось стуком крови в висках, усилением головной боли и приступом тошноты. Однако изменить позу при этом ему так и не удалось. Тогда молодой человек попытался хотя бы пошевелить пальцами рук или ног. Но и это оказалось невозможным — он не ощущал ни рук, ни ног. «Не ампутировали же мне их!» — подумал он.
В этой темноте помимо боли существовали лишь чувство тяжести да желание изменить позу. Но теперь это были уже не просто рефлексы. Его мозг уже пробуждался. Во всяком случае, теперь он был не просто куском изолированной от всего мира и страдающей от боли живой плоти. Теперь он ощущал себя частью тела. Мозг принадлежал человеку, и человеком этим был Антон Стахов.
Антон оставил попытки перевернуться. По всей видимости, он был связан, и от длительного лежания в одной позе все его тело онемело. И это онемение странным образом захватывало и разум. По крайней мере, оно зацикливало его на неприятных ощущениях, тем самым все более и более усиливая их. Допускать этого не следовало. И коль скоро изменить позу не удавалось, ему, очевидно, надлежало по возможности расслабиться и привести свои мысли в относительный порядок.
Итак, судя по всему, его везли в автомобиле. Мягкость хода и отсутствие характерных стуков и позвякиваний свидетельствовали о том, что это не был грузовик. Следовательно — либо его «упаковали» в какой-то ящик, либо, что ближе к истине, просто засунули в багажник. В пользу последнего предположения говорил и запах старой мешковины. Наверное, не желая запачкать машину, под него бросили несколько мешков для перевозки овощей. Скорее всего, мешки были из-под картофеля.
Итак, теперь следовало попытался припомнить, что же предшествовало всему этому. Как он мог попасть в багажник? Он же ехал с Мишкой на попутке. Ехал к нему домой. Что же было потом? Что?
По дороге Филимонов позвонил Кочету и сообщил, что как можно быстрее ждет его у себя. «Да-да, как можно быстрее… Нет. Еще нет, но буду минут через пятнадцать-двадцать», — ещё сказал он тогда и завершил разговор. А что произошло потом? Может быть, их перехватили в пути? Вытащили из машины и… Нет-нет. Никто их не останавливал. Он это точно знал. Они благополучно добрались до особняка, в котором жил Филимонов. Более того, Антон четко помнил, как они входили в дом. Было очень жарко, и первым делом оба они отправились приводить себя в порядок, благо в доме было две ванных комнаты. И когда — чистый и расслабленный — он в халате и тапочках на босу ногу спустился вниз, то увидел сидящих за столом и что-то оживленно обсуждавших Мишку и Кочета. При появлении Стахова беседа прервалась.
— Тебя что-то разыскивает жена, — поздоровавшись с Антоном, объявил ему Кочет. — Просила позвонить как можно быстрее.
— Когда ты с ней разговаривал?
— А я не разговаривал с ней. Мне передала просьбу секретарша, когда я выходил к машине. На тот случай, если мы вдруг увидимся с тобой.
— Думаю, после этого я уже общался с ней, — пожал плечами Антон.
— Ну смотри… Мое дело — передать.
— Ладно, перезвоню на всякий пожарный, — решил Стахов и прошел в угол, где на журнальном столике стоял телефон.
Но не успел он сделать ещё и пары шагов, как телефон зазвонил. Подойдя, молодой человек снял трубку.
— Але! — произнес взволнованный женский голос. — Ты, Миш?
— Нет, это…
— Слава Богу! Наконец-то я нашла тебя.
Антон узнал голос жены.
— Что случилось? — спросил он.
— Я… Ты можешь приехать к маме?
— Да что стряслось? — уже предчувствуя что-то неладное, повторил вопрос Стахов.
— Ника. У неё внезапно подскочила температура. Она бредит…
— Понял. Я еду… Ты вызвала врача?
— Естественно, — раздраженно ответила жена.
— За тобой заезжать?
— Я уже дома. У мамы. Не теряй времени.
Бросив трубку, Антон метнулся к лестнице на второй этаж.
— Что случилось? — поднимаясь из-за стола, поинтересовался Мишка.
— У Ники высокая температура. Она бредит. Лида просит приехать, — не останавливаясь, пояснил Стахов.
— Да подожди ты! Мне поехать с тобой?
— Зачем? Вызови лучше машину.
— Тебя подбросит парень Кочета.
Через пару минут Антон уже выходил из дома. Со скамейки, стоявшей в тени нависающих над ней кустов, поднялись двое. Одного Антон знал — это был водитель Кочета. Второго — темноволосого, невысокого, но крепкого телосложения, он видел впервые.
— Это Грека, — идя следом, представил Кочет. — Пусть едет с тобой.
— Зачем?
— Пусть едет, — не терпящим возражений тоном потребовал Мишка. — И позвони, как приедешь. А машину пока оставь в своем распоряжении.
Путь от Мишки до дома тещи занимал обычно каких-нибудь двадцать пять тридцать минут. И, хотя на сей раз водитель постоянно превышал допустимую скорость, теперь дорога показалась Антону бесконечно долгой.
По подсказке Стахова водитель подъехал к нужному подъезду и затормозил. Не дожидаясь полной остановки, Антон открыл дверцу.
— Подожди! — попросил Грека, но Антон уже распахивал оказавшуюся незапертой дверь подъезда.
Молодой человек оказался в небольшом тамбуре перед очередной дверью. Справа находилась ещё одна, ведущая в подвальное помещение дверь.
Когда Антон начал набирать код, входная дверь за его спиной снова открылась, и кто-то зашел следом за ним в тамбур. «Наверное, Грека», подумал он тогда. И все. «Наверное, это Грека». Больше, помимо этой последней мысли, он ничего не помнил. Потом была только темнота. И ещё боль.
Очевидно, вошедший за ним с улицы человек ударил его чем-то тяжелым по голове. Или плеснул в лицо какой-нибудь лишающей сознания гадостью. В результате он сразу же «отключился». А потом его перетащили в багажник. Вот только — как все это могло произойти на глазах у охранников? Не могли же они, в конце концов, спокойно наблюдать, как незнакомые люди выносят его из подъезда! А может быть, они и не наблюдали? Может, именно они и везут его теперь «заказчику»? Вначале «угостили» ударом по затылку, а потом уже погрузили в машину. Или же все было по-другому? Возможно, их самих вначале «нейтрализовали», а потом принялись за него? Ответов на эти вопросы у Антона не было и не могло быть.
Стахов попытался вспомнить, видел ли он кого-нибудь, когда спешил от машины ко входу в подъезд, где жила его теща. Увы, тогда его мысли были заняты другим — его лапулей, его Никой. Поэтому он не видел ничего вокруг, просто не обращал внимания на окружающее. А надо бы… Ох, как надо было!
В результате теперь он задыхается от жары и запаха пыли в багажнике автомобиля, который везет его неизвестно куда и неизвестно с какой целью. Хотя — почему неизвестно? Скорее всего, его ударили чем-то тяжелым по голове, а затем, сочтя мертвым, погрузили в машину, дабы сбросить в какой-нибудь заброшенный колодец, или с грузом на шее спустить в реку. А может быть, где-нибудь в лесу, среди кустов и замшелых пней для него уже припасена укромная могилка. И теперь его везут, дабы швырнуть в яму и присыпать сверху прохладной мягкой землей.
Нарисованная услужливым воображением сентиментальная картина возвышающегося над ровной зеленой поверхностью темно-серого холмика странным образом взбодрила Стахова, пробудив в нем желание жить и бороться за свою жизнь. Собравшись с силами, он снова попытался изменить позу, и после нескольких безуспешных попыток понял, что его ноги и руки крепко связаны, а во рту у него торчит кляп. Это «открытие» обрадовало его. Действительно, если бы его сочли трупом, то едва ли бы стали затыкать чем-то рот и пеленать как древнеегипетскую мумию. Труп можно перевозить и без этих предосторожностей — он не кричит и не брыкается. Труп заведомо не будет сучить ногами и стучать по крышке багажника. Не станет он и звать на помощь. Следовательно, его похитители знали, что он жив. И если бы его хотели превратить в труп, то давно бы уже проделали это. Но, видимо, кому-то он был нужен живым. Может быть — на время, но живым. Кому-то от него было что-то нужно. «Кому-то, что-то…» — мысленно передразнил он себя. Приходилось признать, что он не знал ничего. Ничего определенного. Он просто не мог представить себе, что крылось за всем этим. Было лишь очевидно, что их с Мишкой «заклятый друг» снова переиграл их. Равным образом не вызывало сомнений, что ближайшее будущее не предвещало ему, Антону Стахову, ничего хорошего.