Она перестала сопротивляться, и он убрал руки с ее плеч. Легко провел правой рукой по груди и спустился вниз, к животу, словно почувствовал, какой тугой комок горя, боли и гнева она хранит здесь.
– Я причиняю тебе боль, – сказала она, не в силах заставить себя отодвинуться. – Я не хочу этого делать. Дай мне время, и я…
– Снова это похоронишь? – Его голос негромко звучал у ее уха. – Не думаю, что это разумно.
Он поцеловал мочку ее уха, шею, легко покусывая, распускал тугой воротник.
Она готова была поклясться, что для нее нет ничего нового в страсти, но под неопытными интуитивными движениями Джеса обнаружила, что ошибалась. Он только начал, а она дрожала от страха, что он остановится, перестанет прикасаться к ней, перестанет говорить с ней этим бархатным голосом… перестанет любить ее.
– Пожалуйста… – сказала она таким же негромким голосом. Пожалуйста, не позволяй мне причинять тебе боль. Трогай меня. Люби меня. Но она не позволила себе сказать это.
Он встретил ее взгляд и улыбнулся, они оба улыбнулись: Джес и Защитник.
– Не волнуйся, – сказал он, продолжая только что начатое путешествие.
Его губы продвинулись от шеи к ключице, а руки – вниз по изгибу спины и по бедрам. Он остановился лишь тогда, когда губы почувствовали тот комок горя и памяти, который обнаружили руки.
– Здесь, – сказал он, – так много горя. Позволь помочь тебе.
Он прижался лбом к ее животу. И его тепло смягчало старую боль, а холод Защитника облегчал ее.
– Не держись так за боль и ненависть, – сказал Защитник голосом таким же мягким, каким был голос Джеса. – Я разделю свой гнев с Джесом, и станет легче. Иногда на обиды нужно взглянуть при свете дня, Хенна, чтобы их можно было пересчитать, и тогда они смогут уйти.
Она вздохнула и почувствовала, как отвратительный груз, который она хранила в глубине души даже втайне от себя самой, вздрагивает при свете, который принес Джес.
– Так много мертвых, – сказал он, и голос его звучал чуть тише, чем голос Защитника. – Слишком много, чтобы держать их здесь. – Его мозолистая рука легко коснулась места над ее сердцем. – Ты любила их, и они любили тебя. Им было бы больно узнать, что они причиняли тебе такую боль. Отпусти их.
– Ты не можешь читать мои мысли, – ответила она, потрясенная точностью его слов.
– Конечно, нет, – согласился он. – Но я чувствую то, что чувствуешь ты, и вспоминаю тех, кого потерял, и боль та же самая. Причина та же. – Он улыбнулся, прижимаясь к ее щеке; она почувствовала ямочку. – Эгоизм.
– Эгоизм?
Ее поразило, что он как будто принижает ее страдания, делает их обыденными. Она попыталась высвободиться.
Он рассмеялся, низко и негромко, и крепче прижал ее к себе. Смех Защитника затронул что-то в глубине ее души, и она снова уступила.
– Эгоизм, – повторил он. – Я не знаю, куда уходят мертвые. – На этот раз рассмеялся Джес, и звук был менее изящным, менее прекрасным, но более веселым. – Но они уходят, оставляя тела. Я видел это. Я чувствовал это. Они уходят в радости, Хенна, боль и страх остаются позади, с теми, кто остался оплакивать их. С тобой и со мной. И боль, которую мы испытываем, она только для нас. Я никогда не увижу свою маленькую сестру Мехиллу, которая умерла в тот год, когда родилась Ринни, и это печалит меня. Ради меня. Я оплакиваю ее даже сейчас, хотя прошло уже одиннадцать лет, как она умерла. Это не плохо, что я горюю, но эгоистично.
Он сел, чтобы поцеловать ее в живот, потом потерся щекой, и его дневная щетина задевала ткань ее юбки.
– Пусть их смерти уйдут, – сказал он. – Пусть они перестанут преследовать твое сердце.
Он ждал, как будто прислушивался к чему-то, чего она не могла слышать. Его терпение, тепло его рук – он словно защищал ее от любых бед – все это было слишком трудно перенести.
– Ах, вот оно, – сказал он, вставая, так что теперь она со всхлипыванием могла прижаться лицом к его груди. – Мы с Защитником тоже плачем.
Он принялся покачивать ее и запел колыбельную, как мать, успокаивающая усталого ребенка. Он не Бард, но голос его звучал прекрасно.
Когда она отстранилась, он ладонью вытер ей щеки.
– Ты должна простить их, – сказал он. – Они давно мертвы, и твой гнев вреден только тебе. Прости их за то, что умерли и оставили тебя. Прости Хиннума, если это он любил тебя так сильно, что не смог позволить тебе умереть и избавиться от боли.
Хенна испугалась.
– Ты ребенок, – сказала она. – Как ты можешь все это знать?
Шаг, который она сделала назад, получился неловким, спотыкающимся – совсем не решительный широкий шаг, как она хотела, но цели он достиг. Его прикосновение слишком волнует, оно слишком необходимо.
Он улыбнулся.
– Истина остается истиной, кто бы ее ни произнес. Отец знает много таких высказываний. «От прощения ты получаешь больше, чем тот, кого прощаешь» – из числа его любимых.
Улыбка исчезла, глаза его потемнели.
– Ты потеряла слишком много, – сказал он, и она не поняла, кто это говорит: Джес или Защитник. – Неужели ты ничего не нашла взамен? Никакого дара?
Она смотрела на него, стараясь сохранить достоинство; он терпеливо ждал, и только в глазах видна была легкая улыбка.
– Я нашла тебя, – сказала она.
Он снова улыбнулся и приблизился. Обнимая ее – скорее бурно, чем чувственно, – он прошептал:
– Когда в следующий раз решишь выглядеть достойно, завяжи сначала блузку.
Он рассмеялся, когда она с негодующим выражением оттолкнула его.
– Пойдем, – сказал он. – Я знаю место, более удобное для того, что я задумал, чем этот мраморный пол. Я тут немного побродил, прежде чем увидел, что у статуи твое лицо – сбивает с толку черный цвет.
– Ты смотришь не на лицо, – сказала она, и он откинул голову и весело рассмеялся.
– Ревнуешь к статуе? – спросил он, беря ее на руки. – Мужчине нужно что-нибудь помягче мрамора, хотя мрамор прекрасен.
Она позволила ему пронести себя по лестнице на помост и в небольшую дверь за ним. Он шел по коридорам в маленькую комнату, построенную вокруг бассейна. Из скрытых в потолке окон на поверхность воды падал полуденный свет, и стены от этого казались пятнистыми.
– Я помню, что это всегда была моя любимая комната, – сказала она, и он положил ее на толстые матрацы, укрывавшие пол.
Защитник зарылся лицом в ее волосы и вздохнул.
– Мне нравится твой запах, – проворчал он.
– Подожди, – сказала она, отодвигаясь.
Он отпустил ее, хотя сжал кулаки и поморщился.
– Мне нужно сказать тебе. Сказать Джесу.
– Джес случает, – ответил Защитник, перекатываясь на живот и закрывая лицо руками. – Это самое лучшее, что мы сейчас можем сделать.
Хенна села и потерла его спину, но тут же убрала руку, потому что это прикосновение ее отвлекало: она чувствовала, как он дрожит от страсти под ее пальцами, а ему нужно, чтобы он понял, что она скажет, прежде чем отдастся своей страсти.
– В те дни нас было шестеро в Колоссе. Ворон, Орел, Сова, Баклан, Жаворонок и Ястреб. И мы сохраняли безопасность мира, уравновешивая свои силы.
Она поджала ноги и съежилась, почувствовала себя маленькой, упорядочивая свои новонайденные воспоминания и выстраивая их последовательно, чтобы Джес понял, не отвлекаясь на подробности.
– Колосс был моим городом, и я любила его. Любила колдунов, живших в этом городе. Они просили у меня силы, и я давала ее им.
Защитник повернулся на бок, чтобы видеть ее. Тело его слегка расслабилось.
– Единственное, что я любила больше своего города, был мой супруг. Мы были созданы друг для друга. Существовало равновесие: Орел для Ворона, Сова для Баклана и Жаворонок для Охотника. Потом мои колдуны, используя силу, которую я дала им, убили моего Орла.
– Как?
Дыхание Защитника ускорилось, но не от страсти.
– Как Путь отбирал орден у носителя, так алчные колдуны украли у Орла его силу. Они сами при этом умерли, но убили и моего любимого.
Он посмотрел на бассейн, лицо его оставалось нейтральным, и она не могла прочесть его мысли.