— Между прочим, Николаич, войну отломаем, я в пединститут пойду, — сказал Юрка, оглядываясь.
— Дело хорошее. Это очень дело хорошее, Юра.
— А у директора-то… морда самая паскудная, заметил?
— Да полно, — засмеялся Борзов.
— Глаза у него… тухлые какие-то.
— Брось.
Автоматная очередь (из немецкого автомата — это Борзов с Юркой сразу определили по звуку) бросила их на асфальт…
Развернувшись головами к дому, они поползли налево, к соснам.
Еще ударила очередь…
Видели Борзов с Юркой: последние мальчишки и девчонки убегали за правый угол дома…
А на асфальте перед крыльцом лежал кто-то в черной шинели, в каске и бил из автомата…
— Юрка, погоди, не стреляй! Детишек зацепишь! — крикнул Борзов.
— Ну, гад гитлеровский, — сказал Юрка. — Лежи, Николаич, я в обход возьму сволочь…
Юрка вскочил и успел сделать несколько шагов до ближней сосны.
Длинная очередь ударила от дома… Юрка обхватил сосну… И упал навзничь…
— Юрка!.. Да ты… да что ты?!
Борзов дал очередь — и темная немецкая каска ткнулась в асфальт…
Он лежал рядом с Юркой…
— Юра… за… зацепило, Юра?
— Глаза… плохие…
Белесые брови Юрки дрогнули и замерли.
Было тихо.
Упала с ветки шишка, стукнулась о сапог Юрки…
Борзов сидел возле мертвого Юрки и держал в замерзшей ладони шишку.
По широкому бетонному крыльцу двухэтажного особняка, пятясь от двери, торопливо водила тряпкой маленькая девушка в гимнастерке.
Она оглянулась на подходивших к крыльцу Рокоссовского и Никишова, бросила тряпку в зеленое ведро, подхватила его и юркнула в высокую дверь из матового стекла.
Рокоссовский улыбнулся, пошаркал подошвами сапог по мокрому обрывку полы немецкой солдатской шипели, что лежала перед нижней ступенькой.
— Зина старалась?
— Она, — засмеялся Никишов.
— Любят в Седьмой ударной пыль в глаза пускать…
— Это Зинаида по своей инициативе крылечко вымыла — в честь командующего фронтом.
— Не скромничай, Сергей Васильевич, я ведь знаю, что ты аккуратист, — и слава богу.
— Есть такой грех. — Никишов посмотрел на Маркова, который все еще стоял возле «виллиса». — Что стоишь, брат?
Марков покраснел, пошел к крыльцу. Он взглянул на командарма, застенчиво улыбнулся.
— Хотите проскочить в грязных сапогах, Марков? — сказал Рокоссовский. — Не советую вам наживать в Зине врага. О, вы же ее не знаете, я и забыл, что вы только…
Рокоссовский легко шагнул на крыльцо через ступеньку, смотрел, как Марков, прикусив нижнюю губу, старательно пошаркивал по тряпке подошвами новеньких яловых сапог…
— А ведь нам, Сергей, нельзя жаловаться на судьбу. В сорок первом нам крылечек не протирали… Приедешь в дивизию или корпус, в землянку влезешь. Еще хорошо, если землянку успели отрыть…
— Все хорошо, что хорошо кончается. — Никишов подошел к двери, распахнул. — Прошу, Константин Константинович…
В темноватом коридоре на втором этаже у открытой белой двери стояла девушка (узнал ее Марков — та самая, что мыла полчаса назад крыльцо).
— Здравствуйте, — сказал Марков. — Это, наверное, вас я должен найти…
— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант, — слабеньким голоском проговорила девушка. — Я все уж приготовила, зовите умываться.
Фонарь «летучая мышь» на стеклянной полке слева от большой ванны освещал лицо девушки — худенькое, с широкими темными бровями.
— Егор Павлович говорил, что вы земляк ему, горьковский, товарищ гвардии лейтенант. А я ведь из Дзержинска… — Девушка улыбнулась. — Меня звать Гриднева Зинаида, а как вас — уже все наши знают, Егор нам вчера про вас рассказывал.
— Ну, представляю, что он…
— Да хорошее говорил, что вы! — засмеялась девушка. — Егор за вами собирался и к нам…
Девушка не договорила — за спиной Маркова кто-то тяжело ступал по ковровой дорожке…
— Погладил уже, Максимыч? — сказала Зина.
Марков оглянулся.
Высокий солдат с черными усами держал в руках по кителю с широкими погонами, с орденскими планками, на левом была Звезда Героя.
— Отутюжили маненько, — сказал солдат, и по его голосу понял Марков, что солдат не молод. — Констентина Констентиныча шибко измявшись был…
Марков шагнул в проем двери ванной, чтобы пропустить солдата.
— Здравия желаем, товарищ лейтенант, — сказал солдат, улыбаясь лицом в крупных морщинах. — А я вот ординарцем при Сергее Васильиче второй год…
— Да неси ты, Максимыч! — сказала Зина.
— Во — самый заглавный мой враг, Зинаида-то, — засмеялся Максимыч. — Уж лютует она, уж лютует надо мной, беда прямо, а я…