А она шла почти рядом с Гладышевым. Она... Он и видел и не видел ее в темноте, скорее угадывал по запаху духов, по отчетливому постукиванию каблуков. И вдруг это постукивание оборвалось. Гладышев чуть не наткнулся на нее. Она, кажется, наклонившись, что-то искала.
— Извините... Вам помочь? — Он не узнал своего ссеченного, хриплого голоса.
Она выпрямилась, лицо ее было рядом, невидимое. Гладышев ощущал парок дыхания. Тепло мгновенно, как помрачение, ударило в голову, он обнял ее, привлек, в торопливой неловкости поцеловал в щеку.
Она спокойно, будто ничего не произошло, отстранилась, буднично раздалось:
— Вася, я потеряла туфлю.
— Сейчас, — отозвался прокуренный голос.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Еще с утра, до завтрака, точнее, даже вот до этой минуты, пока не выходил из дому, Фурашову казалось, что этот апрельский день предстоит обычным, деловым в ряду таких же дней. И уж по крайней мере Фурашов не думал, не гадал, что так всколыхнет, взбунтует душу неожиданное и в общем-то незначительное, столь малое, но чему суждено было окрасить весь этот е г о день иным светом, иными красками. Правда, в череде привычных дел были и необычные: строители окончательно сдавали первый двухэтажный дом, приезжают офицеры с семьями, и Фурашов должен будет выкроить время, посмотреть дом; прибыла рабочая часть Госкомиссии во главе с инженер-полковником Задорогиным. Фурашов слышал о нем в Москве, а вот вчера вечером познакомились, конечно же, надо быть на первом заседании комиссии. Словом, хоть и было кое-что новым, действительно особым, но все же просто дела, заботы, на которые потребуется израсходовать дополнительную силу, энергию, не более. И вдруг это настроение...
Теперь он понимал: первым толчком к такому настроению были слова Вали. Он, уже окончив завтрак, надевал шинель, мысленно переключаясь, обдумывая предстоящие дела, а они еще сидели за столом: Маришка и Катя допивали чай, перекидываясь какими-то колкостями, Валя, в чистом переднике, с перехваченными сзади коричневой лентой волосами, прибирала на столе. Собрав тарелки стопкой, она готовилась перенести их в раковину, подняла уже и вдруг сказала с задержанным вздохом: «Сегодня ровно четыре месяца, как здесь...» Он поначалу не осознал смысла, заключенного в ее словах, отторженно дошли до него и переговоры девочек за столом, кажется, Катя беззаботно, дернув хвостиком волос, сказала: «А здесь хорошо, мне нравится», — и Валя с какой-то поспешностью согласилась: «Да, хорошо, хорошо, доченьки».
Бросив привычное: «Я пошел», — он распахнул дверь из передней и оказался на крыльце. В лицо ударило, ослепило светом, пронзительной искристостью ноздревато-сизого снега, засыпавшего глубокими наметами голый палисадник перед домом. Когда въезжали в дом, Валя говорила, что весной тут посадит цветы — розы, гладиолусы. Водяные бусинки, торопливо срываясь с крыши, разбивались у самых ног в брызги, отмыли до восковой прозрачности пятачки на досках, вдоль стены на снегу пробили стежку лунок с льдисто оплавленными краями. В разреженно-влажной тишине стеклянное теньканье капель сливалось в немудрящую, но волнующую музыку. Фурашов секунду стоял, замерев, не смея шелохнуться, щурясь от блеска, яркости дня.
Потом, шагнув с крыльца, пересекая капель, стеганувшую упругой дробью по шинели и шапке, Фурашов почувствовал, его как бы осенило в этот миг: «Постой, постой, весна... Выходит, права Валя. Четыре месяца! Неужели?»
Удивляясь этой открывшейся истине, шагая к штабу по тропке, — под ногами хрумкал утрамбованный, но уже влажно-подтаявший снег, — думая об этом прошедшем сроке, повторял про себя прилепившиеся слова: «Четыре месяца, четыре...» В повторяемости была какая-то напевность, музыкальность, она накладывалась на чистый, негромкий, колокольчатый звон, еще стоявший в ушах, — незамысловатая мелодия наполняла Фурашова легким возбуждением.
«Приехал — была зима, теперь весна... Весна!»
В воображении его тут же эти четыре месяца предстали как нечто огромное, но как бы спрессованное, сбитое в один день: разводы на работу, короткие минуты в штабе, чтоб решить необходимые планы на день, объезды «луга», «пасеки», там дотошное разбирательство с оборудованием, аппаратурой, которые поступали, проходили первую отладку. Возникали сотни, тысячи непредвиденных вопросов, требовавших уяснения и решения. Дни, казалось, прошли в однообразной череде, но сейчас он вдруг порадовался наивно, радостью ребенка: нет, нет, не все однообразно! Он помнил многое. Например, три дня в середине января, в первый месяц их приезда, лил мерный, безостановочный дождь, на «лугу» солдаты и настройщики прятались в укрытиях.