Видя, что он не намерен шутить, я выхватил шпагу и встал в позицию, решив придерживаться оборонительной тактики, потому что со всеми своими чудачествами и. несмотря на то что он был явный папист мне нравился этот странный француз, живший отшельником на берегу. Он яростно набросился на меня, и мне пришлось бы туго, если бы я не обладал некоторыми преимуществами, поскольку на концах наших шпаг не было больше предохранительных пуговиц. Во-первых, он нападал, а я защищался; во-вторых, он был разъярен, а я спокоен; в-третьих, он явно недооценивал моих физических качеств, не подозревая, что я каждую свободную минуту использую для атлетических упражнений. К тому же он был учителем, а я учеником, и мне очень не хотелось ударить лицом в грязь перед ним во время столь серьезного экзамена. Поэтому я был очень внимателен и старался четко выполнять всё положенные приемы защиты; мне удалось успешно парировать несколько довольно опасных выпадов, и наконец, уловив подходящий момент, я ловким поворотом кисти — хитрый прием, которому он сам меня и научил, — вышиб из его руки шпагу, которая отлетела в сторону шагов на двадцать.
Гнев его мгновенно улетучился, и он рассмеялся, хоть и немного грустно.
— Этого следовало ожидать, — проговорил он. — Старому петуху пора на насест! — И когда я посмотрел на него, я увидел в его глазах слезы.
— Ну что вы, месье де Кьюзак, — сказал я. — Это всего лишь случайность — мне просто повезло!
— Ты очень добрый, mon garcon, — ответил француз, — но я способен распознать собственное поражение. За два месяца ты превзошел своего учителя. Что ж, такова судьба; мне больше учить тебя нечему.
Тем не менее после этого случая мы продолжали упражняться ежедневно, потому что в деревне вспыхнула эпидемия простуды и школа была временно закрыта. Итак, мы проводили время как обычно до тех пор, пока не произошло второе событие, о котором я упоминал, и случилось это следующим образом.
Кажется, я уже говорил, что узкую полоску песчаного берега, где мы построили хижину и похоронили погибших моряков, от остального побережья отделяла стена высоких утесов, скалистым мысом вдаваясь далеко в море, хоть и не так далеко, как та цепочка рифов, у которых потерпело кораблекрушение судно француза. Однажды, когда мы ловили рыбу с рифа и радовались удачному клеву морских петухов и подкаменной трески, де Кьюзак внезапно вскочил на ноги, выпустив из рук леску, которая неизбежно пропала бы, не подхвати я ее вовремя, потому что на крючке у нее билась рыба. Прикрыв глаза ладонью, он пристально всматривался в скалистую стену, достигавшую восьми футов у края воды и постепенно повышавшуюся до двадцати футов в том месте, где она соединялась с береговыми утесами.
— Взгляни-ка, Джереми, — сказал он, — у тебя глаза помоложе моих, видишь ли ты что-нибудь вон там, над каменной стеной?
Я посмотрел в указанном направлении и заметил на фоне чистого неба тонкую струйку дыма, поднимавшуюся из-за вершины ближайшего утеса прямо вверх, поскольку день был безветренный.
— Вижу дым, — сказал я.
— А что это означает?
— Костер, разумеется!
— Mon Dieu! — пробормотал он.
Наступила долгая пауза, во время которой мы оба молча следили за голубоватым дымком, расплывавшимся в прозрачном воздухе.
— Как удалось кому-то перебраться через стену незаметным? — спросил он наконец. — Можно ли вскарабкаться по скалам на ту сторону?
— Нет, — ответил я. — Даже кошка здесь не проберется. Единственная дорога туда — вверх по тропе, по той, что я спустился вниз, а потом через лес до самой кромки обрыва на той стороне.
— Твой пистолет заряжен? — спросил француз.
— Нет, — ответил я.
— Так заряди его!
Я повиновался, и он молча повернулся и быстро зашагал в сторону тропы. Подъем был и без того довольно труден, а тут еще пришлось продираться сквозь густые заросли колючего терновника, так что, прежде чем мы достигли скалистого обрыва на противоположной стороне каменной стены, наши руки были исцарапаны и кровоточили, а одежда порвана во многих местах.
— Теперь гляди в оба, — сказал де Кьюзак, когда я лег на живот и высунулся из-за края обрыва. — Старайся не шуметь да не свались в пропасть, чего доброго!
В следующий момент я уже перегнулся вниз, пристально всматриваясь в песок и камни далеко внизу.
— Ничего не видно, — доложил я, — ни дыма, ни костра и ни единой живой души!
— Что? — прошептал де Кьюзак и улегся рядом со мной. — Эх, Джереми! — сказал он. — Глаза у тебя есть, да только пользоваться ими ты не умеешь! Видишь вон тот плоский серый камень?