В остальном все было как прежде, только масштабнее в три раза. И в три раза больнее.
Он запер дверь подвала, отрезав пленникам путь наверх.
— Сколько будет восемь плюс три? — Маньяк не просто спросил, а как-то прогавкал от нетерпения.
— Что? — растерялся Владик.
— Сколько будет восемь плюс три?
— Ну одиннадцать.
— Вот именно, одиннадцать, — поднял вверх палец Головкин. — С вами тремя у меня уже будет одиннадцать убитых мальцов.
Помимо сменяющих одна другую попыток полового акта, помимо почти беспрерывного разврата, в который он заставлял пленных вступать и друг с другом, маньяк предложил этим маленьким игрокам новую страшную игру по своим правилам: в партизан и карателей. Определив, в каком порядке они умрут, он заставлял одного ребенка вешать другого, выбивать табуретку из-под ног... И дети, смертельно напуганные, делали это под угрозой того, что палач поменяет их местами.
Оправдываясь потом на следствии, хоть никакие оправдания тут невозможны, Головкин говорил, что хотел доказать себе постулат о врожденной греховности человека, о том, что друг всегда запросто может предать друга в минуту смертельной опасности. И даже убить. Чудовище...
Из показаний обвиняемого С. А. Головкина на допросе 22 октября 1992 года:
«...Мне интересен был сам процесс этих действий, их унижение, подчинение моей воле, у меня наступал эмоциональный подъем от виденного, какое-то самоутверждение. Этим же я руководствовался, когда стал по очереди их вешать на глазах друг у друга, они не могли препятствовать мне, в глазах был один испуг».
Десять часов продолжался этот кошмар. Десять часов ждал смерти самый младший из мальчиков — Денис. Чудовище в облике зоотехника проявило людоедский гуманизм, объявив Денису Е., что полюбил его больше остальных и поэтому съест последним.
Заставив Дениса казнить Юру, Головкин вспомнил свой педагогический опыт и устроил наглядный урок анатомии. Расчленяя одного мальчика на глазах другого, чудовище показывало живому человеческие органы, называло их, объясняло их назначение. Связанный и подвешенный на дыбу, Денис пытался отворачиваться, но чудовище совало ему под нос то печень, то еще теплое, дымящееся в сыром холодном подвале сердце. Во-
лосы на голове несчастного ребенка поседели в одночасье.
Время шло, но вдохновленный маньяк не замечал его.
Из показаний обвиняемого С. А. Головкина на допросе 22 октября 1992 года:
«...Закончив с расчленением одного, я заставил другого пососать еще раз мой половой член и, по-моему, пытался совершить с ним акт мужеложства. Перед тем как совершить убийство, я повесил его с помощью веревки за руки на крюке. При этом я использовал и кольцо металлическое, которое затем обнаружили в моем рыбацком ящике. Я его надел на крюк, сделал петлю, накинул мальчику на шею и пропустил веревку через это кольцо. Все это я сделал с тем, чтобы придушить немного его, если вдруг он вздумает кричать. Закончив все эти приготовления, я сообщил, что сейчас буду у него на груди выжигать нецензурное слово... Во время выжигания этого слова он не кричал, только шипел от боли. Затем я повесил его на веревке сине-белого цвета. Было уже утро...»
На этот раз в виде талисманов он взял себе их нательные иконки и крестики. Носил несколько дней в кармане. Они, должно быть, очень тяготили, и он их выбросил в Москве возле платформы Беговая.
КОНЕЦ ЧУДОВИЩА
18 октября, спустя месяц после убийства, Головкин проезжал на своей машине мимо поста ГАИ возле села Успенское. Там была пробка. Авария? Проверка? Нет. Оказалось, что затор образовался, чтобы по дороге прошла большая процессия людей. Это были похороны. Оркестр играл у входа на кладбище. Людей было гораздо больше, чем могло бы присутствовать на семейных похоронах. Над головами проплыли три уже заколоченных гроба, обитых красной материей.
Хотя торопиться было особенно некуда, работы на конном заводе сейчас немного, вообще было воскресенье, Головкин нервничал, стоя в пробке, и мотора не выключал. Какой-то он чувствовал в последнее время дискомфорт. Может бьггь, из-за той серой «Волги», что неотступно следовала за ним от самой кольцевой дороги? А может, из-за этого гаишника с коротким автоматом на пузе, который прохаживается по обочине и поглядывает, кажется, все время на него?
Объехав грузовик, слева встал на свободное место мотоцикл с коляской. Головкин узнал в мотоциклетном седле соседа и открыл окошко.
— Михалыч, привет.
— Здорово, Серега.