Я срываюсь в ванную, хватая полотенце с крючка по пути в туалет. Я успеваю бросить скомканную ткань на плитку, прежде чем мои колени слишком сильно ударятся о пол.
Когда я склоняюсь над унитазом, меня начинает рвать. Каждая мышца в теле напрягается и расслабляется. Когда все заканчивается, я тяжело дышу, сжимая руками край сиденья унитаза, чтобы не свалиться на пол.
Когда это происходит вновь, я пытаюсь собраться с духом, но это мало помогает. Когда все проходит, я прижимаюсь щекой к сиденью, все силы покидают меня. Это так негигиенично, но мне нужна опора, чтобы не упасть на холодную плитку. И я знаю, что пронизывающий холод на моей голой коже не поможет.
Мне еще трижды приходится выблевывать в унитаз содержимое пустого желудка наравне с гордостью, прежде чем позывы стихают.
Мне становится ясно, что я должна что-то съесть. Я даже не знаю, когда в последний раз ела. Как только я проснулась, до стычки с Адрианом, я планировала найти какую-нибудь еду. После его ухода мне оставалось только лечь обратно на кровать и молиться о том, чтобы на какое-то время уснуть.
Теперь тело напоминает мне, что я идиотка, и моему ребенку требуется еда так же, как и мне. У меня уходит несколько попыток, чтобы подняться и не чувствовать дрожи в ногах. Затем мне приходится столкнуться с минным полем в нашей спальне, чтобы добраться до гардеробной в поисках одежды.
Повсюду лежит стекло, но я добираюсь до гардеробной без единой царапины и беру одну из его рубашек. Она доходит мне до колен, и я надеваю на ноги тапочки для завершения образа. Никто еще не встал, а если и встал, то сомневаюсь, что кто-нибудь осмелится прокомментировать мой внешний вид. Не сегодня. Не после спасения Адриана и моего возвращения.
По пути на кухню я думаю о поваре. Она помогла мне и предала меня. Или скорее помогла мне, чтобы предать. Мой отец наверняка подкупил её или внедрил в качестве шпиона какое-то время назад, чтобы следить за Адрианом и его командой. Если это правда, почему Кай не раскрыл её раньше? Он не из тех, кто упускает из виду шпиона в собственном доме.
Когда я захожу на кухню, здесь темно. Думаю, она сюда не вернется. Иначе это будет суицидом, а повар не кажется человеком, готовым ожидать своего наказания. Если Адриан узнает, что она сделала... так и будет.
Ну что ж, я могу и сама позаботиться о еде. В доме отца большинство персонала игнорировало меня и Роуз. Мы сами разыскивали еду и сами ели. Я открываю холодильник и изучаю обильное содержимое.
У меня опять сводит живот, и я думаю, нужно ли мне поспешить к раковине. Приступ проходит, и я быстро достаю миску с фруктами и немного измельченной курицы.
Я ставлю еду на столешницу перед стулом и наливаю большой стакан воды из крана с фильтром у раковины. С водой в руке я понимаю, насколько пересохло у меня во рту. Я стою у раковины, прижавшись бедрами к столешнице, чтобы поскорее выпить воду. Она стекает по подбородку и на рубашку, но я не останавливаюсь, пока все не выпиваю. Затем я наливаю себе еще и сажусь за еду.
Я ем как сумасшедшая, запихиваю курицу и клубнику в рот с поразительной скоростью. Когда в воздухе чувствуется изменение, я ощущаю, как по спине бегут мурашки, и поднимаю голову, обнаруживая, что я здесь больше не одна.
Андреа выглядит не очень.
Это означает не «я пережила жестокое избиение», а «мне плевать на себя». Ее обычно роскошные черные волосы – теперь тусклые и больше не такие упругие – распущены вокруг лица. На глазах по-прежнему желтеют синяки, они заплыли и опухли.
Меня это изумляет. Она одета в спортивные штаны и свитер оверсайз. Я не ожидала, что Андреа выйдет в Prada на завтрак, но я никогда не видела ее хоть немного в неидеальном виде. По крайней мере, не с тех пор...
Я проглатываю еду и пытаюсь выдавить улыбку.
— Привет.
Она не отвечает, игнорируя меня по пути к холодильнику.
Засунув кусочек курицы в рот, я продолжаю сверлить ее взглядом, словно Андреа может взорваться в любой момент. Из нас двоих я более эмоциональная. И все же, поскольку я всю жизнь была жертвой, иногда этот взрыв может принести облегчение. Разговоры об этом всегда помогали, и именно так мы с Роуз сохраняли здравомыслие. Именно так мы выживали.
У меня щемит в груди при мысли о Роуз и всех смыслах, в которых я ее подвела.
Я не позволю этому произойти вновь.
Андреа направляется к выходу, но я окликаю её, чтобы она остановилась.
— Подойди сюда. Я хочу поговорить с тобой.
Не знаю, срабатывает ли приказ в голосе или она на самом деле не хочет быть одна, но к моему удивлению Андреа разворачивается и усаживается на стул рядом со мной.
— Что?
— Посиди со мной, пожалуйста. Поешь.