— Что насчет Андреа? — спрашивает он.
Крепче сжимаю ручку.
— Я выслежу этих ублюдков, вырву члены из их тел и подарю ей их в шкатулке. Она может окантовать их и вставить в оправу. Алексей это оценит.
Михаил усмехается, но потом осекается, вспоминая, что нашей подруге сейчас плохо.
— Хорошо. Мы все поможем.
— Но мы не сможем ничего предпринять, пока это дерьмо с советом не разрешится, только тогда Валентина будет в полной безопасности. Мне станет легче, когда её отец тоже умрет. Тогда я буду уверен, что никто не сможет её тронуть.
Запах Валентины всплывает в моей памяти, шелковистое тепло её волос в моих пальцах. Мне не терпится добраться до неё, ослабить беспокойство об её безопасности на какое-то время. Мне не приходится испытывать беспокойство, когда Валентина со мной, потому что так никто не посмеет тронуть её. Быть вдали от неё не вариант, пока всё не успокоится.
И это напоминает мне о насущном. Показываю из окна.
— Сворачивай здесь и поезжай ко второму убежищу. Хочу проверить и убедиться, что всё в порядке, в случае, если оно кому-то понадобится.
— Почему не к первому?
Насмешливо хмыкаю.
— Все знают, что в первом на самом деле не бывает безопасно. О нём, похоже, уже знают все остальные семьи. Вспомни, как мы гонялись за Сэлом.
— Мы знали о большинстве его убежищ, — замечает Михаил.
— Да, но только потому, что Кай – лучший в своем деле. Очевидно, что мы слишком долго не знали самого главного.
Когда я думаю о том, сколько времени ушло на то, чтобы выследить и убить этого ублюдка, это вновь пробуждает во мне гнев. Крепче сжимаю ручку, когда Михаил резко входит в поворот, проверяя в зеркало заднего вида, нет ли за нами хвоста.
На улицах уже наступает затишье после часа пик. Эта улица на окраине особенно тихая, вот почему я выбрал эту местность для своего убежища. Тихое ранчо с двумя спальнями посреди чёртовой глуши.
Когда мы подъезжаем, то сканируем улицу на предмет любого движения — машин, людей или чего-то ещё. Дома находятся достаточно далеко друг от друга, чтобы я не мог разглядеть никого за занавесками или в сумраке. Идеально.
Выбравшись из машины, снимаю свой пиджак и бросаю его на сиденье, после чего иду вперёд. У меня уходит минута, чтобы вспомнить код от дверного замка, но потом я вхожу внутрь. Воздух кажется затхлым, но всё выглядит чистым. Включаю свет, задёргиваю шторы и занавески.
Михаил исследует пустой холодильник.
— Всё работает. Хочешь, чтобы я заполнил его на всякий случай?
Киваю и иду заглянуть в спальню.
— Да, и пригласи сюда уборщицу, которую мы раньше не нанимали, заключи контракт через одноразовый мобильник. Не хочу, чтобы к нам привело что-то.
Иду обратно и замечаю Михаила, проверяющего подключение за большим телевизором.
— Ты что, проверяешь, сможешь ли ты здесь посмотреть игру? Думаешь, в центре управления видно не будет?
Он глубоко и неспешно смеётся. Женщины в обществе редко слышат этот звук, но, тем не менее, стремятся его услышать.
— Конечно, нет, но я не смогу смотреть игру в белье со всеми вами ублюдками.
Михаил упирает руки в бёдра, и я понимаю, что он собирается сказать что-то такое, из-за чего парни тянут соломинку, потому что боятся моей реакции.
— Говори уже, что бы за хрень там ни была, — устало бормочу я.
— Если ты признаешься, они вынесут тебе смертный приговор.
Втягиваю воздух и задерживаю дыхание на мгновение, чтобы преодолеть гнев и необходимость заключить Вэл в свои объятия.
— Ты думаешь, я, блядь, этого не знаю?
Он пожимает плечами.
— Просто хотел напомнить тебе.
Придвигаюсь ближе, и Михаил даже не вздрагивает.
— Кто думает, что я нуждаюсь в напоминании?
Вопрос несущественен, поскольку мы оба знаем, что Кай вновь пытается вмешиваться туда, где это не нужно. Направляюсь на кухню и проверяю шкафы, чтобы занять руки.
— Ну, ты можешь сказать ему, что я ни хрена не собираюсь ни в чём признаваться.
— Что, если они будут угрожать Валентине?
Не успевает он даже пошевелиться, как я огибаю столешницу и обхватываю его шею руками. Михаил замирает в моих руках, его карие глаза темнеют из-за моей тени. Но он не дёргается и не начинает тяжело дышать. Наклоняюсь, и моё лицо оказывается в дюйме от его лица.
— Если они будут угрожать Валентине, тогда привычному для нас обществу придёт конец. Я, наконец, предприму те шаги, на которые из страха не пошёл мой отец, и отлучу каждого из этих ублюдков от власти. Одного за другим, пока они не решат, что не хотят больше терять людей и не сдадутся мне. — Чуть крепче сжимаю его шею. — Поэтому, думаю, остальным лучше даже не упоминать Валентину в присутствии кого-то, кто может приблизиться к совету или их лакеям.