Когда я смотрю на десятки картин и рисунков, не могу не вспомнить, что я чувствовал во время каждого из них, которые создавал. Здесь, наверное, сотня изображений Селины. Я нарисовал ее такой, какой знал и какой представлял, она станет. Я хотел состарить нас вместе, хотя понятия не имел, как она будет выглядеть на самом деле. Несмотря на то, что на холсте она выглядит неземной, ни один из этих рисунков или картин даже близко не подходит к реальной женщине.
Она прекрасна. Нет, более чем прекрасна. Она совершенство. Красивее, чем я когда-либо мог себе представить.
Картина — это всего лишь картина. Но видеть ее здесь во плоти, видеть ее собственными глазами — это не что иное, как великолепие.
Когда я оглядываю комнату, моя одержимость ею очевидна. В прошлом у меня была изрядная доля женщин, но все они были связями на одну ночь. Никто не мог даже сравниться с моей Линой, и я не мог вынести мысли о том, что кто-то другой пытается заполнить ту пустоту в моей груди, куда, я знал, могла поместиться только она и где место только ей.
Я смотрю на одну из своих недавних картин. Она просто не отдает должное ее красоте, и я снимаю ее с мольберта, прежде чем заменить чистым холстом.
И пока крики Селины эхом разносятся по коридору, я рисую ее. Рисую каждую деталь из своих воспоминаний за последние несколько дней, с того момента, как я впервые увидел ее на вечеринке, до сегодняшнего дня. Ее крики разжигают мое желание исправить каждую мелочь, вплоть до крошечных веснушек, разбросанных по ее носу.
Рисовать ее — это очищение. И к тому времени, когда я заканчиваю, уже почти рассвет, а крики Селины наконец стихают.
Глава 9
Селина
После нескольких дней, проведенных в… ну, где бы я, черт возьми, ни была, я просыпаюсь с ясным умом впервые за все время, сколько себя помню. Я опускаю взгляд на свои запястья, которые до этого были связаны. Теперь они завернуты в марлю и бинты, и больше не прикованы наручниками к кровати.
Мои брови хмурятся. Почему Константин прилагает столько усилий, чтобы вернуть мое здоровье? Он делает все это, чтобы вернуть мне силы, прежде чем он снова сведет меня в пустоту?
Я содрогаюсь при этой мысли. С моим похитителем никогда не знаешь наверняка. Это всегда сводит с ума, независимо от того, в какую сторону ты это раскручиваешь. В прошлом он притворялся милым, но только для того, чтобы сразу после этого сломать меня почти безвозвратно. Доверие к нему всегда приводило к какому-то наказанию, но мне пришлось усвоить это на собственном горьком опыте.
Я опускаю взгляд на свои забинтованные запястья и хмурюсь. У меня и раньше были открытые раны, и я всегда была вынуждена сама залечивать их теми немногими материалами, которые у меня были. Он никогда не проявлял ко мне ни капли доброты, и понятия не имею, почему он делает это сейчас. Но, зная Константина так, как знаю его я, всегда есть скрытый мотив. Он подобен змее, терпеливо свернувшейся в высокой траве и ожидающей идеальной возможности напасть на свою следующую жертву.
Лежа на спине в своей постели, я вдыхаю так глубоко, как только могу, моя грудь все еще болит. Я должна морально подготовиться ко всему, что вот-вот произойдет на моем пути. Без моих таблеток мне придется столкнуться с этим лицом к лицу, и не знаю, готова ли я.
Тихий стук заставляет мои глаза распахнуться. Я быстро сажусь, возможно, слишком быстро, потому что моя голова слегка кружится, прежде чем я могу сосредоточиться на темной фигуре, входящей в дверной проем.
Темные волосы. Серо-стальные глаза. Широкие плечи под черным, дорогим, сшитым на заказ костюмом с черной рубашкой и галстуком в тон.
Это человек, который похитил меня. Человек, который убил сына Константина прямо у меня на глазах. Хотя я не помню очень многих деталей той ночи, я отчетливо помню насильственную смерть Джино.
Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками, защищаясь единственным известным мне способом.
Мужчина входит медленно, как будто боится спугнуть меня.
— Приятно видеть тебя бодрой и в здравом уме, — комментирует он, прежде чем остановиться в нескольких футах от моей кровати.
Я молчу. За эти годы я поняла, что из-за моего рта у меня могут быть неприятности. Лучше вообще ничего не говорить и ждать, когда меня попросят заговорить.