Крики становятся громче с каждым шагом. И когда я толкаю кухонную дверь, то вхожу по колено в ... пену?
Повсюду гребаная пена. Ей заполнена вся комната!
Мои глаза обшаривают кухню, но все заняты тем, что перекрикиваются по-итальянски. Верона стоит в другом конце комнаты, по ее лицу текут слезы, в то время как мои сотрудники называют ее каждым проклятьем из книг.
Данте отвечает им по-итальянски, в то время как Верона просто смотрит на него с благоговением, так что я предполагаю, что она даже не знает языка. Удивительно, учитывая, кто ее отец. Но опять же, может быть, и нет. Возможно, он не хотел, чтобы его дочь была посвящена в его частные встречи. Вероятно, он хотел держать ее в неведении.
Данте притягивает Верону в свои объятия, потирая ладонями вверх и вниз по ее спине, успокаивая. Моя кровь, блядь, закипает в венах при виде интимного контакта.
— Верона! — рычу я. Внезапно в комнате становится тихо, и Верона отстраняется от объятий Данте, будто ее только что обожгло.
Ее большие глаза медового цвета расширяются, когда она смотрит на меня. Я вижу страх в ее взгляде, и по какой-то долбаной причине это меня заводит.
— Пойдем со мной. Сейчас же! — Требую я, разворачиваюсь на каблуках, оставляя за собой комнату, полную пузырьков.
Я иду прямо в свой кабинет, не останавливаясь, чтобы посмотреть, следует ли она за мной. Я знаю, она пойдет за мной, как хорошая, маленькая, послушная жена, которой и является.
Я останавливаюсь у двери своего кабинета, давая ей шанс догнать меня. Закрывая клавиатуру своим телом, набираю код, а затем открываю дверь, заходя внутрь и придерживаю ее, чтобы она вошла. Я чувствую себя львом, который только что поймал ягненка. Она моя добыча. Но больной ублюдок во мне хочет сначала немного поиграть с ней, прежде чем я уничтожу ее.
Я захожу за свой стол и стою там, наблюдая, как она робко проходит вперед. Жду несколько долгих секунд, заставляя ее понервничать. А потом очень спокойно спрашиваю: — Почему у меня на кухне столько пены?
Ее длинные темные ресницы все еще мокрые от слез, когда она смотрит на меня своими глазами медового цвета.
— Я... я... я налила не то мыло в посудомоечную машину, — говорит она, смущенно глядя в пол.
— А почему ты включал посудомоечную машину?
— Я проснулась раньше всех, — объясняет она. — Там было так много грязной посуды. Я ... я просто хотела помочь, — говорит она, пожимая плечами.
— Никогда не пользовалась посудомоечной машиной раньше? — Спрашиваю ее, уже зная ответ.
Когда она качает головой, я закатываю глаза. Уверен, что милой маленькой принцессе дома никогда и пальцем не приходилось шевелить. Так зачем же ей пытаться сделать это здесь и разрушить мой дом? Она намеренно пытается все здесь испортить? Саботировать меня?
Я обхожу стол и встаю позади нее. Схватив за шею, заставляю ее наклоняться, пока лицо не оказывается прижатым к моему столу. Ее дыхание учащается, она кладет ладони на дорогой дуб рядом со своей головой. Когда я отпускаю, Верона остается в этой позе с опущенным лицом и задранной задницей, выставленной мне напоказ. Она такая маленькая, что ей приходится вставать на цыпочки, и мне нравится, как она ерзает, так стараясь быть хорошей девочкой для меня. Черт возьми, ее послушание настолько нравится, что мне приходится отойти, чтобы она не почувствовала моего возбуждения.
— Ты хоть представляешь, что мои сотрудники кричали тебе там? — Спрашиваю я ее, любопытство берет верх надо мной.
— Нет, — говорит она, прерывисто дыша.
— Я удивлен, что твой отец не потребовал, чтобы ты выучила итальянский. Возможно, он хотел что-то скрыть от тебя.
Она на это не реагирует.
Я делаю шаг вперед. На ней короткое голубое платье, ничего особенного, но материал задрался, открывая мне соблазнительный вид на ее задницу. Я вижу нижнюю часть ее идеальных шаров и кружевных светло-голубых стрингов. Ухмыляюсь, зная, что у нее нет особого выбора, поскольку я заказал только стринги. Не могу не задаться вопросом, носила ли она когда-нибудь подобное нижнее белье.
— Как ты думаешь, каким должно быть твое наказание за то, что ты испортила мою кухню?
— Мое... мое наказание?
Я слышу беспокойство в ее голосе, и это заставляет мой член подергиваться в штанах. Меня тошнит, что я получаю удовольствие от ее страха, но ничего не могу с собой поделать. Я уже давно хотел, чтобы она страдала. Она и вся ее гребаная семья.
У меня руки чешутся вынуть ремень из петель и избивать ее до тех пор, пока она не перестанет ходить. Но я знаю, что если начну причинять ей боль, то, возможно, не смогу остановиться. Не уверен, что не зайду слишком далеко.
Сжимая руки в кулаки, понимаю, что предпочел бы выместить свое разочарование и ненависть на ее отце. Но поскольку его здесь нет… Думаю, ей придется принять на себя основную тяжесть моего гнева.
Подходя к ней, я провожу рукой по ее заднице. Она подпрыгивает от прикосновения, а затем медленно расслабляется. Мне нравится, как сильно она меня боится. Насколько не доверяет.
— Считай, Верона, — говорю я ей, поднимая заднюю часть платья, чтобы полностью обнажить ягодицы.
— Что? — спрашивает она как раз перед тем, как я опускаю руку на ее восхитительную задницу.