— Найми Грету. Ей здесь особо нечего делать, поскольку я не часто принимаю гостей. И, честно говоря, чаще ем вне дома. Я уверен, что она была бы счастлива снова готовить для тебя, как тогда, когда ты был моложе.
— Я подумаю об этом, — отвечает Лука.
Грета помогла мне приготовить спагетти по рецепту матери Луки. Одна мысль о том, как был испорчен тот ужин, снова приводит меня в скверное настроение, но я стараюсь сдерживать свои эмоции, поскольку мы в компании его отца. Я могу поразмыслить над этим позже, когда останусь одна в своей комнате.
Следующим подают десерт. Ломтик тирамису. Я не ела этого десерта с тех пор, как была маленькой девочкой. И хотя я чувствовала себя сытой, я съела все до последнего кусочка. Это так вкусно, что мне просто невыносима мысль о том, что что-то из этого попадет в мусорное ведро.
После десерта мы проводим некоторое время, осматривая дом. Сальваторе разглагольствует о своих дорогих приобретениях, но больше всего я замечаю, насколько холодным и стерильным кажется дом. Нигде нет семейных фотографий, и нет никаких признаков того, что здесь вообще жил молодой Лука.
Я не знаю подробностей смерти матери Луки. Я знаю только, что она умерла, потому что мой отец однажды упомянул мне об этом, когда я вернулась на похороны моего дедушки. Я не знаю точно, как и когда она умерла, но на самом деле это не имеет значения. Лука вырос без матери, это то, что знаю точно.
Я не могу не задаться вопросом, каким был этот дом, когда его мать была еще жива. Принесла ли она тепло в этот дом? Дала ли она своему сыну любовь, в которой он нуждался и которую заслуживал?
Я знаю, каково это — расти без мамы и иметь отца, который считает тебя обузой. Однако мой отец никогда не расставался с памятью о моей матери, и это видно по тому, сколько ее фотографий и картин он разбросал по дому в ее честь.
Сальваторе Витале живет в доме, который, кажется, забыл свою прошлую любовь и прежнюю жизнь. Но, возможно, именно этого он и хочет. Возможно, воспоминания о ней слишком болезненны для него. Однако в глубине души я не уверена, так ли это. Он кажется слишком холодным человеком, чтобы цепляться за сентиментальные вещи и что-то столь тривиальное, как воспоминания или семейные фотографии.
— Я очень доволен тем, как прошел этот вечер, — говорит Сальваторе Луке у входной двери, провожая нас. — Я собирался подождать с рассказом об этом до завтра, но скажу тебе сейчас. Я собираюсь предоставить тебе еще несколько территорий для управления.
Лука, кажется, доволен этим открытием, но почти сразу же меняет выражение лица.
— Спасибо, — бормочет он.
Поворачиваясь ко мне, Сальваторе берет мою руку в свою и целует сверху. — Было приятно наконец познакомиться с тобой, Верона.
— Спасибо. Я чувствую то же самое, — говорю я ему.
— Увидимся в пятницу вечером на вечеринке, — говорит он, прежде чем вернуться в дом.
Я не знаю, чего ожидала от встречи с отцом Луки, но думаю, это дало мне некоторое представление о том, почему мой муж такой, какой он есть, и я благодарна за это.
Лука ведет меня вниз по ступенькам на подъездную дорожку к ожидающей машине. Я сажусь первой, и Лука закрывает дверцу, прежде чем забраться на заднее сиденье с другой стороны.
Напряжение снова усилилось в десять раз, и кажется, что Лука — свернувшаяся змея, готовая напасть в любой момент. Я знаю, что если он хочет драться, то мы будем драться, и я дам ему столько гнева и ярости, сколько он хочет и заслуживает.
Глава 22
Лука
— Ты определенно понравилась моему отцу, — говорю я Вероне по дороге домой. Вся эта ночь чертовски меня бесила. Как будто мой отец просто напросто забыл, что Моретти — наши враги. От того, как они трепались вместе всю ночь, меня чертовски затошнило.
— Это плохо? — Спрашивает Верона с другой стороны машины.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не ляпнуть, что да, это очень плохо. Я хотел, чтобы мой отец относился к моей жене так же, как я. Как к заклятому врагу, которым она, несомненно, является.
— В чем твоя проблема? — сердито спрашивает она.
Этот вопрос заставляет меня повернуться, чтобы посмотреть на красавицу напротив. Конечно, снаружи она выглядит симпатичной. Но я уверен, что внутри она такая же гнилая и черная, как и ее отец. Моретти — подонки. Все до единого.
— Моя проблема, — говорю я с ухмылкой. — Моя проблема в том, что мой собственный отец не может видеть тебя такой, какая ты есть на самом деле.
— И какая же я на самом деле?
— Моретти, — усмехаюсь я.
Она хмурится, глядя в окно.
— Ну, по крайней мере, Моретти не известны тем, что изменяют своим женам.
В этот момент что-то внутри меня обрывается. Быстрее, чем я думал, что смогу двигаться, я вскакиваю со своего места. Моя рука обвивается вокруг ее шеи, прижимая ее к спинке кожаного сиденья.
Я чувствую, как быстро бьется ее пульс под моим большим пальцем, когда она хватает ртом воздух.
— Во-первых, я тебе не изменял, — шиплю я на нее. Я не знаю, почему чувствую необходимость рассказать ей правду, но я не хочу, чтобы она порочила имя Витале, даже если это у нее в голове.
— Ты этого не сделал? — хрипит она с широко раскрытыми глазами.